а армия Вильгельма, надежды византийцев рухнули. Атакуемый 
одновременно с суши, моря и из цитадели, Дука не мог надеяться удержать стены; 
он и его люди оказались в ловушке.
        В последовавшей краткой и кровавой битве греки потерпели сокрушительное 
поражение. Сицилийский флот расположился на мелких островах при входе в залив и 
действенно пресекал любые попытки спастись морем. Дука и другие уцелевшие греки 
попали в плен. За один день 28 мая 1156 г. все, чего византийцы достигли в 
Италии в минувшем году, кануло в небытие, словно его и не было.
        Вильгельм обращался с греческими пленниками в соответствии с принятыми 
обычаями; но к собственным мятежным подданным не ведал жалости. Это был другой 
урок, усвоенный им от отца. Предательство, особенно когда речь шла об Апулии, 
где оно было у людей в крови, не заслуживало снисхождения и прощения. Из бывших 
мятежников, попавших ему в руки, только счастливчики попали в тюрьму. Остальные 
были повешены, ослеплены или брошены в море с привязанным на шею камнем. Король 
первый раз с момента восшествия на престол появился в Апулии, и он решил, что 
апулийцы должны хорошенько запомнить его визит. Из Бриндизи он отправился в 
Бари. Год назад барийцы с готовностью связали свою судьбу с Византией; теперь 
им предстояло расплатиться за измену. Горожане медленно выходили из своих домов,
 чтобы пасть в ноги своему повелителю и просить его о милости. Но их мольбы 
были тщетны. Вильгельм только указал на груду щебня на том месте, где до 
недавнего времени стояла цитадель. «Как вы не пожалели мой дом, — сказал он, — 
я теперь не пожалею ваши» . Он дал горожанам два дня на спасение имущества, на 
третий день Бари был разрушен. Только кафедральный собор, церковь Святого 
Николая и несколько меньших церквей остались стоять.
        «И так случилось, что от величественной и прославленной столицы Апулии, 
могущественной и богатой, гордой благородством своих граждан и восхищавшей всех 
красотой своей архитектуры, осталась груда камней». Итак, восклицает Гуго 
Фальканд несколько напыщенно, города больше не было. Еврейский путешественник 
Бенджамин из Туделы, писавший годом или двумя позже, выразился более лаконично: 
«От Трани день пути до Бари, большого города, который разрушил король Вильгельм 
Сицилийский; после этого ни евреи, ни христиане там теперь не живут».
        
        Это был старый урок — урок, к которому история южной Италии служила 
самоочевидным примером и который государи средневековой Европы, тем не менее, 
не могли усвоить: отдаленные земли, где существует организованное 
противодействие со стороны местного населения, нельзя завоевать силами 
временных военных контингентов. Первый натиск дается легко, особенно когда он 
сопровождается подкупом и щедрыми пожалованиями недовольным местным жителям, 
трудности начинаются, когда требуется закрепить достигнутые успехи. Здесь не 
поможет никакое золото. Нормандцы преуспели только по-тому, что пришли в южную 
Италию как наемники и остались как поселенцы, но и в этих условиях на решение 
задачи у них ушла большая часть столетия. Когда они пускались в авантюры — 
такие, как вторжения в Византийскую империю Роберта Гвискара и Боэмунда, — даже 
они были обречены на провал. В Северной Африке, заметим, они достигли большего 
— хотя Североафриканская империя существовала недолго. Но когда речь идет о 
южной Италии, мы не находим исключений из старого правила. В его неоспоримости 
убедились на собственном печальном опыте пятеро из восьми правителей, 
занимавших трон Западной империи в прошедшие полтора века, — совсем недавно 
Лотарь и Фридрих Барбаросса. Теперь настала очередь Восточной империи и Мануила 
Комнина.
        Но греки и барийцы были не единственными пострадавшими. Вильгельм повел 
свою торжествующую армию через Апеннины на запад, и его приближение вызвало 
общую панику среди вассалов, недавно вернувшихся из изгнания. Некоторые 
поспешно бежали к папскому двору; другие, как граф Лорителло, спаслись в 
Абруццо, чтобы в грядущие годы периодически разжигать мелкие очаги смуты. 
Однако их предводителю князю Роберту Капуанскому не повезло. Он тоже бежал в 
надежде добраться до Папской области; но, как раз когда он уже на пути к своей 
цели пересекал Гарильяно, его схватил граф Ришар Ак-вилийский и доставил королю.
 Этим предательством — он был одним из вассалов князя Капуи и долгое время его 
товарищем по изгнанию — граф Ришар спас свою шкуру. Роберта отослали в цепях в 
Палермо, где ему выкололи глаза по приказу короля.
        Ему посчастливилось сохранить свою жизнь — жизнь, которая в течение 
тридцати лет была посвящена подрывной деятельности и мятежам. Один из главных 
королевских вассалов, который за четверть столетия до того в редком приступе 
преданности возложил корону на голову Рожера II, самый богатый и могущественный 
властитель после самого короля, он мог стать оплотом монархии. В его силах было 
принести в южную Италию стабильность и мир, в которых она так сильно нуждалась. 
Но он выбрал другой путь. Дважды ему приходилось капитулировать; дважды он 
получал прощение от короля. Он исчерпал свой кредит. Если дни последнего князя 
Капуанского закончились во тьме, он мог винить только самого себя.
        Одинокая фигура осталась перед лицом грядущей бури. Все союзники папы 
Адриана покинули его. Фридрих Барбаросса вернулся в Германию; Михаил Палеолог 
умер, его армия была уничтожена; нормандские бароны оказались либо в тюрьме, 
либо в изгнании. Сам Адриан не сумел вернуться в Рим после коронации Фридриха и 
провел зиму со своим двором в Беневенто. Теперь, получив вести о приближении 
сицилийской армии, он отослал большинство своих кардиналов в Кампанию — главным 
образом ради их безопасности, но также, вероятно, с другой целью. Он знал, что 
ему придется договариваться с Вильгельмом. Твердолобые кардиналы не раз мешали 
заключению соглашений в прошлом; а папе, если он хотел избежать полного 
круше