вительно) никому из них не была известна. За этой любознательностью 
следовало глубокое уважение к учености, уникальное среди его собратьев 
государей37. К 1140-м гг. он пригласил в Палермо многих известных ученых, 
врачей, философов, географов и математиков из Европы и арабского мира и с 
течением лет проводил все больше времени в их обществе. Не имея собственной 
семьи — а он много лет был вдовцом, — только с ними он мог отбросить часть 
церемоний, подчеркивавших его королевское достоинство; говорят, что, когда 
ученый входил к королю, Рожер поднимался и шел ему навстречу, затем брал под 
руку и усаживал рядом с собой. И во время ученых бесед, велись ли они на 
французском, на латыни, греческом или арабском, он, по-видимому, вполне мог 
высказывать и отстаивать собственное мнение. «Его познания в математике и в 
политической сфере были неизмеримо широки. Беспредельны были его познания и в 
прочих науках, столь глубоко и мудро он изучил их во всех подробностях. Ему 
принадлежат необычайные открытия и чудесные изобретения, подобных которым до 
того не совершал ни один государь».
        Эти слова написаны Абу Абдуллой Мухаммедом аль-Идриси, близким другом 
Рожера и самым почитаемым из всех придворных ученых. Идриси приехал в Палермо в 
1139 г. и провел там большую часть своей жизни; в течение пятнадцати лет он 
возглавлял комиссию, созданную по приказу короля, для того чтобы собрать все 
возможные географические сведения, сопоставить их, объединить, изложить в 
подобающей форме, создать труд, вмещающий в себя все доступное знание о 
физическом мире. Сицилия, расположенная на стыке трех континентов, порты 
которой по количеству и разнообразию прибывающих в них судов не имели 
соперников в Европе, являлась идеальным местом для работы такого рода, и в 
продолжение пятнадцати лет, когда корабль приставал в Палермо, Мессине, Катании 
или Сиракузах, специальные люди расспрашивали всех находившихся на борту о 
землях, в которых они побывали, климате и населении. Эти люди являлись, скорее 
всего, официальными представителями комиссии, но путешественника, обладающего 
особенно ценными сведениями, могли препроводить в королевский дворец для 
подробной беседы с Идриси или, иногда, с самим Рожером. В результате этой 
работы, завершившейся в 1154 г., примерно за месяц до смерти короля, появились 
на свет две вещи. Первая представляла собой огромную планисферу из чистейше-го 
серебра, весившую не меньше четырехсот пятидесяти римских фунтов, на которой 
было выгравировано «взаимное расположение семи климатов, а также областей, 
стран и морских побережий, ближних и дальних, заливов, морей и потоков; 
местонахождение пустынь и обработанных земель и расстояния до них по обычным 
маршрутам в различных мерах длины, с указанием портов». Многие дорого бы дали 
за то, чтобы этот замечательный артефакт сохранился; увы, ему суждено было 
погибнуть через несколько лет после создания в смутах следующего царствования.
        Но второй и, наверное, даже более ценный плод трудов Идриси дошел до 
нас полностью. Эта книга, полностью именуемая «Развлечение для человека, 
жаждущего полного знания о различных странах мира», но более известная как 
«Книга Рожера»38, является величайшим из географических сочинений Средневековья.
 На самой первой странице читаем: «Земля круглая, как шар, и воды держатся на 
ней благодаря естественному равновесию, от которого нет никаких отклонений».
        Как и следовало ожидать, в «Книге Рожера» изложение сухих 
топографических сведений, многие из которых поразительно точны для работы, 
появившейся за три с половиной века до Колумба, дополнено рассказами 
путешественников; но даже относительно последних можно предположить, что они 
подвергались строгому критическому отбору. Это, в конце концов, научная работа, 
и нам не позволяют об этом забыть; здесь нет места полным небылицам. Но автор, 
со своей стороны, не теряет веры в чудеса, и книга является захватывающим 
чтением. Мы узнаем, например, о королеве из Мериды в Испании, к которой вся 
пища приплывала по водам, или о рыбе хария, жившей в Черном море и доставляющей 
много хлопот местным рыбакам, когда они ловят ее в сети. Нам рассказывают, что 
на Руси зимние дни столь коротки, что их едва хватает, чтобы прочесть пять 
обязательных молитв, и что норвежцы — некоторые из них рождаются вообще без шеи 
— жнут зерно, когда оно еще зеленое, и сушат его над очагом, «поскольку солнце 
редко светит над ними». Об Англии мы читаем:
        «Англия расположена в Океане Тьмы. Это крупный остров, чьи очертания 
напоминают голову страуса и где имеются богатые города, высокие горы, большие 
реки и долины. Эта земля плодородна, ее обитатели храбры, решительны и 
предприимчивы, но находятся во власти вечной зимы».
        
        Хотя в придворный круг Рожера входили не только арабы, подобные Идриси, 
они, по всей видимости, составляли ядро этой группы, и многих европейцев, 
обосновавшихся в Палермо, этот город привлекал именно своим арабским духом. И 
неудивительно. В отличие от христианства, ислам никогда не делал разницы между 
священным и мирским знанием. В темные века, когда Римская церковь, следуя 
мрачному примеру Григория Великого, боялась всех светских штудий и 
препятствовала им, мусульмане помнили, что сам пророк наставлял правоверных 
искать знания всю жизнь, даже если «эти поиски приведут вас в Китай», поскольку 
«тот, кто странствует в поисках знания, следует по пути Аллаха в рай». В 
течение многих веков на Западе признавали, что научные достижения мусульман, 
особенно в области математики и физики, превосходят все то, чем могла 
похвастаться Европа. Арабский стал, по сути, международным языком науки. Более 
того, множество античных ученых трудов, чьи греческие и латинские оригиналы 
оказались потеряны для христианского мира, уничтоженные во время варварских 
нашествий или погребенные под накатившейся волной ислама, сохранились только в 
арабском переводе. К XII в., в основном усилиями евреев-сефардов, некоторые из 
них вновь появились на европейских языках; но это не уменьшало необходимости 
для серьезных занятий наукой знать арабский.
        Однако учить арабский