лась печальной. В течение тех восьми 
лет, когда он занимал престол святого Петра, на который, как он, справедливо 
или нет, полагал, он имел право, Анаклет страдал — по большей части молча — от 
потоков брани и оскорблений, изливаемых на него его врагами под 
предводительством аббата из Клерво. Эти обвинения повторялись на протяжении 
многих веков апологетами католицизма и биографами святого Бернара; во многих 
современных справочных изданиях имя Анаклета или подвергается поношению, или 
просто пропускается. Он заслужил лучшего. Если начало его карьеры запятнано 
симонией, оно все же светлее, чем у большинства понтификов его времени. Если на 
нем отчасти лежит вина за раскол церкви, то папа Иннокентий и кардинал Аймери 
виноваты больше. Сложись ситуация по-другому или удовольствуйся святой Бернар 
делами своего аббатства и ордена, Анаклет, с его мудростью, истинным 
благочестием и дипломатическим опытом, мог бы оказаться превосходным папой. И в 
существующих обстоятельствах он переносил до невозможного оскорбительное 
положение с достоинством и терпением.
        
        С его смертью схизма сама собой окончилась. Верные ему кардиналы не 
отказались сразу от борьбы; в марте, возможно с одобрения Рожера, они выбрали 
преемником Анаклета кардинала Григория под именем Виктор IV16. Но душа Григория 
к этому не лежала. Он не пользовался такой популярностью, как его 
предшественник, и немногие римляне, которые вначале его поддерживали, были 
вскоре перекуплены Иннокентием. Через несколько недель Григорию стало невмоготу.
 Майской ночью он тайком покинул Ватикан, переправился через Тибр, добрался до 
жилища святого Бернара и сдался; 29 мая, на восьмой день Пятидесятницы, Бернар 
мог доложить приору Клерво:
        «Бог даровал единство Церкви и мир Городу... Люди Петра Леони пали в 
ноги нашему властелину папе и принесли ему клятву верности как его данники. То 
же сделали священники-схизматики вместе с идолом, которого они воздвигли... и в 
народе большая радость».
        Смерть Анаклета и падение его игрушечного преемника не слишком 
взволновали Рожера. Упорная поддержка, которую он оказывал антипапе, не 
принесла ему тех выгод, на который он рассчитывал, но конец схизмы решил 
проблему. Освобожденный теперь от обязательств, которые так омрачали первые 
семь лет его царствования, он не видел смысла продолжать вражду со Святым 
престолом. Рожер публично признал Иннокентия законным папой и повелел всем 
своим подданным сделать то же. Затем он с армией отправился в Апулию.
        Военная кампания продолжалась все лето и осень. Это, наверное, было 
тяжелое время для Рожера. Он вновь прошел по полуострову, грабя и сжигая при 
малейших признаках противодействия, и все же не мог добиться реальной 
покорности. Когда он вернулся в Палермо в конце года, большая часть Апулии все 
еще оставалась в руках мятежников. Из Рима не было никаких вестей — ничто не 
говорило о том, что Иннокентий готов к примирению; а следующей весной, когда 
Рожер собирал войска для продолжения борьбы, папа со всей ясностью дал понять, 
насколько он далек от подобной мысли. На латеранском соборе 8 апреля 1139 г. он 
объявил новое отлучение короля Сицилии его сыновьям и всем епископам, 
рукоположенным Анаклетом.
        Но конец девятилетних мучений Рожера быстро приближался; в 
действительности он был ближе, чем кто-либо из участников противоборства 
предполагал. После бесплодной кампании 1138 г. всем казалось, что Раинульф 
продержится в Апулии неопределенно долгий срок, и, судя по агрессивности 
латеранского собора, эту уверенность разделяли в Риме. Но она оказалась 
безосновательной. Через три недели после собора Райнульф слег от лихорадки в 
Трое; ему неудачно пустили кровь, и 30 апреля он умер. Его похоронили в 
троянском соборе.
        Фалько из Беневенто оставил нам исполненный трагизма рассказ о смятении,
 охватившем мятежную Апулию при известии о смерти Райнульфа, о причитающих 
вдовах и девицах, стариках и детях, о мужчинах, рвущих на себе волосы, 
раздирающих грудь и щеки. Все это кажется преувеличением, и все же трудно 
избавиться от мысли, что Райнульфа искренне любили. При всем его вероломстве, в 
нем было нечто от Дон Кихота, и перед его обаянием не могли устоять ни его 
друзья, ни враги; за время своего краткого правления в качестве герцога он 
проявил себя хорошим и мудрым властителем. Он был талантливый и храбрый воин — 
намного храбрее Рожера, которого он дважды разбил на поле боя. Нормандец до 
мозга костей, он в представлении своих соплеменников воплощал рыцарский идеал, 
в чем его изворотливый шурин, с его восточными замашками, не мог с ним 
соперничать. Его слабость заключалась в отсутствии государственного мышления; 
он просто не понимал, что Рожера нельзя разбить без долгосрочной политической и 
военной помощи из-за границы. Из-за своей поли-тической слепоты он, вопреки 
торжественно данной клятве и после того как король проявил к нему такое редкое 
милосердие, — затеял авантюру, которая принесла южной Италии несчастье и 
страдания и сделала ее объектом для жестокости Рожера, никогда не прибегавшего 
к подобным мерам иначе как с отчаяния. Короче, вред, который Райнульф принес 
своей стране, неисчислим, и о его смерти горевали больше, чем он заслуживал.
        
        Со смертью Райнульфа мятеж фактически окончился. Кроме нескольких 
очагов сопротивления, с которыми Рожер мог разобраться на досуге, — в частности,
 Бари и земли вокруг Трои и Ариано — оставалась одна проблема. В конце июня 
папа Иннокентий направился на юг со своим старым союзником Робертом Капуанским. 
Но Иннокентий не представлял теперь реальной угрозы. Папская армия по всем 
подсчетам была не особенно велика — тысяча рыцарей, самое большее — и на этот 
раз имелась надежда, что папа пойдет на переговоры