говоря, даже более выгодно для Анаклета, чем 
для Рожера. Он имел изначально достаточно сильную позицию. Его избрание было 
неканоничным, но не более, чем у его соперника, и определенно отражало взгляды 
большинства курии; при любом свободном голосовании всех кардиналов Анаклет 
легко вышел бы победителем. Даже в сложившейся ситуации он был провозглашен 
двадцатью одним из них. Его набожность была всеми признана, его энергия и 
способности не подвергались сомнению. Почему же, в таком случае, всего через 
четыре месяца после того, как жалкий Иннокентий вынужден был бежать из города, 
Анаклет, в свою очередь, ощутил, что почва уходит у него из-под ног?
        Частично следует винить его самого. Хотя он подвергался таким 
поношениям, что теперь почти невозможно составить четкое представление о его 
характере, ясно, что он был снедаем честолюбием и не очень разборчив в 
средствах при достижении своих целей. При всех его реформистских симпатиях он 
не колеблясь использовал огромные богатства собственной семьи, чтобы купить 
поддержку аристократии и народа в Риме. Нет основания предполагать, что Анаклет 
был более испорчен, чем большинство из его коллег, но слухи о его подкупах 
усердно распространялись его врагами, которые дополняли их зловещими рассказами 
о разграблении церковного имущества подвластных ему римских церквей; и они 
находили благодарную аудиторию в лице тех обитателей северной Италии и других 
стран, чьи уши не были оглушены бряцанием золота Пьерлеони. Парадоксальным 
образом Анаклет тоже оказался в ловушке — ибо его должность и обязанности 
держали его в Латеране, пока Иннокентий ездил по Европе, собирая сторонников. 
Но все эти соображения отступали на второй план перед одним обстоятельством, 
которое, будучи брошено на чашу весов, перевесило все остальное, вместе взято, 
и окончательно разрушило амбиции и надежды Анаклета. Это был Бернар Клервоский.
        Святому Бернару было сорок лет, и он являлся подлинным властителем душ 
во всей Европе. Объективному наблюдателю XX в., свободному от воздействия 
поразительной магнетической силы его личности, силы, позволявшей ему без труда 
главенствовать над всеми, с кем входил в соприкосновение, Бернар кажется не 
слишком привлекательной фигурой. Высокий и изможденный, с лицом постоянно 
омраченным телесными страданиями — последствие жизни, проводимой в жесточайшей 
аскезе, он был снедаем слепым религиозным рвением, которое не оставляло места 
терпимости или умеренности. Его общественная жизнь началась в 1115 г., когда 
настоятель Сито англичанин Стефан Хардинг удачно освободил Бернара от 
необходимости соблюдать предписанный распорядок монастырской жизни, отправив 
основывать дочернее аббатство в Клерво в Шампани; с этого момента, отчасти 
против его воли, влияние аббата Клерво стало расти; и последние двадцать пять 
лет жизни он постоянно ездил, проповедовал, порицал, убеждал, спорил, писал 
бесчисленные письма и решительно ввязывался в любую ссору, которая, как ему 
казалось, затрагивала основные принципы христианства.
        Папская схизма была как раз таким случаем. Бернар не колеблясь 
провозгласил себя сторонником Иннокентия и начал борьбу не на жизнь, а на 
смерть. При этом он руководствовался, как всегда, собственными чувствами. 
Кардинал Аймери, папский секретарь, чьи интриги в пользу Иннокентия стали 
причиной всего спора, был близким другом Бернара. Анаклет, с другой стороны, 
являлся выходцем из монастыря Клюни, ненавидимого Бернаром за то, что тот 
предал реформистские идеалы и поддался искушению богатством и светскостью, с 
отрицания которых начинали его основатели. Еще хуже — Анаклет был еврейского 
происхождения; как Бернар позже писал императору Лотарю, «если отпрыск еврея 
захватит престол святого Петра, это явится оскорблением для Христа». Вопрос о 
национальности самого святого Петра проповедника, кажется, не занимал.
        Когда в начале лета 1130 г. французский король Людовик VI Толстый 
собрал церковный собор, чтобы получить рекомендацию, кого из двух кандидатов 
ему следует поддержать, Бернар явился туда во всеоружии. Правильно рассудив, 
что обсуждение вопроса о каноничности самих выборов принесет ему скорее вред, 
чем пользу, он немедленно перешел на личности и начал с такой брани, что в 
представлениях его аудитории давний и повсюду уважаемый член коллегии 
кардиналов к вечеру превратился едва ли не в Антихриста. Хотя записей заседания 
в Этампе до нас не дошло, одно из писем аббата, датированное этим временем, 
вероятно, передает сказанные слова достаточно точно.
        Приверженцы Анаклета, пишет он, «заключили соглашение со смертью и 
вступили в сговор с адом... Отвратительное запустение установилось в Святом 
месте, ради овладения которым он предал огню святилище Бога. Он преследует 
Иннокентия и всех невинных («Иннокентий» по-латыни «невинный». — Примеч. пер.). 
Иннокентий бежал перед ним, ибо, когда Лев рычит (обыгрывание имени Пьерлеони), 
кто не испугается? Он исполнил повеление Господа: «Когда вас преследуют в одном 
городе, бегите в другой». Он бежал и своим побегом по примеру апостола доказал, 
что он сам апостол» .
        В наше время трудно поверить, что подобные казуистические инвективы 
могут приниматься всерьез и, мало того, вызывать далеко идущие последствия. 
Однако Бернар главенствовал на соборе в Этампе, и благодаря ему притязания 
Иннокентия II получили официальное признание во Франции. Убедить Генриха I 
Английского оказалось еще проще. Поначалу он колебался; Анаклет был папским 
легатом при его дворе и его личным другом. Бернар, однако, нанес ему по этому 
поводу специальный визит, и Генрих уступил. В январе 1131 г. он послал 
Иннокентию дары и принес ему клятву в Шартрском соборе.
        Оставалась последняя проблема — империя. Положение Лотаря, короля 
Германии, было трудным. Сильный, гордый, упрямый человек шестидесяти лет, он 
начал жизнь мелким дворянином; его избрали монархом в 1125 г. во многом 
благодаря влиянию папской партии, действовавшей в содружестве с кардиналом 
Аймери. Поэтому он должен был благосклонно относиться к Иннокентию. С другой 
стороны, Ана