я были достаточно просты. Оба вождя решили возвратить 
друг другу то, что ранее отвоевали, и вернуться к прежним границам. После того 
не осталось никаких препятствий к заключению союза.
        Между тем папа Григорий действовал с обычной энергией. На Великопостном 
синоде в феврале 1076 г. он лишил всех мятежных епископов их кафедр и внес 
предложение об отлучении самого короля Генриха. В Германии это произвело 
сильнейшее впечатление. Со времен Феодосия Великого семью веками раньше ни один 
царствующий монарх не навлекал на себя проклятия церкви. Эта мера поставила 
могущественного императора на колени, и ныне нечто подобное угрожало Генриху. 
Чисто духовный аспект не слишком его беспокоил — эту проблему всегда можно было 
разрешить длительным покаянием, — но политические последствия были 
по-настоящему серьезны. Теоретически проклятие не только освобождало всех 
подданных короля от необходимости подчиняться ему и короне, но также делало их, 
в свою очередь, отлученными, если они станут иметь с ним дело или исполнять его 
повеления. Если бы это правило соблюдалось неукоснительно, государство Генриха 
оказалось бы разрушено и он не смог бы более оставаться на троне. Внезапно 
король почувствовал себя в изоляции. Он переоценил свои возможности.
        Папа, наверное, испытал мрачное удовлетворение, наблюдая, как его 
противник отчаянно пытается вернуть себе лояльность тех, кто его окружает, но 
оно, возможно, по-умерилось, когда в Рим пришли вести с юга. При том что Роберт 
и Ричард вновь объединились, позиции Григория в Италии оказались под угрозой. 
Генрих еще мог выпутаться из своих нынешних затруднений и направиться к Вечному 
городу, и, если это случится, важно, чтобы нормандская армия выступила на 
стороне папы. Ситуация, однако, осложнялась тем неприятным фактом, что герцог 
Апулийс-кий тоже был отлучен. Григорий, болезненно относившийся к любым 
посягательством на свой авторитет, не собирался делать первый шаг к снятию 
отлучения, но он мог по крайней мере намекнуть герцогу на подобную возможность. 
Уже в марте 1076 г. он пишет епископу Ачеренцы, поручив ему дать отпущение 
грехов графу Рожеру и его людям до их возвращения на Сицилию, добавляя — это, 
вероятно, и было истинной целью письма, — что, если Ро-жер заговорит о своем 
брате, он должен вспомнить, что двери церкви всегда открыты для любого истинно 
раскаявшегося, в том числе для Роберта. Папа готов «принять его с отеческой 
любовью... освободить его от пут отлучения и числить его по-прежнему среди 
своих овец Божиих».
        Но в южную Италию пришла весна — прекрасное время для военной кампании, 
— и Роберта занимали иные мысли. Королю Генриху явно пришлось отложить свое 
путешествие до того времени, когда он вернет себе власть над собственными 
вассалами, между тем нормандская знать, объединившись, досадовала на то, что ей 
не удается реализовать свое преимущество. Пришло время герцогу Апулии и князю 
Капуи обратить свои взоры на Салерно, тем более что князь Гизульф вел себя из 
рук вон плохо. Сознание собственной беспомощности перед ненавистным зятем еде 
лало его еще более высокомерным и агрессивным. Он оттолкнул от себя всех 
союзников одного за другим, а его немногочисленные оставшиеся друзья, включая 
аббата Дезидерия и даже папу, который не хотел терять своего последнего 
сторонника в южной Италии, тщетно просили его, в его собственных интересах, 
быть благоразумным. В какой-то момент сама Сишельгаита, видя, что терпение 
Роберта скоро лопнет, попыталась привести брата в чувство, но Аматус, предвзято 
относящийся к Гизульфу, пишет, что герцог впал в безумную ярость и предупредил 
сестру, что она скоро наденет вдовью вуаль.
        Для Гизульфа это был его последний шанс, и он им не воспользовался. В 
начале лета 1076 г. нормандские палатки раскинулись у стен города, а 
нормандский флот выстроился в линию у входа в залив. Осада Салерно началась.
        
        Положение Гизульфа было безнадежным с самого начала. В Средневековье 
осажденные рассчитывали на спасение одним из трех способов. Их могло освободить 
войско союзников; либо они могли продержаться до того момента, когда осаждающие 
из-за нехватки припасов или времени снимут осаду и уйдут; кроме того, у них 
имелась возможность самим предпринять вылазку и разбить врага в открытом бою. 
Но у жителей Салерно в 1076 г. не было надежды ни на один из вариантов. Все 
остальные лангобардские государства в южной Италии уже находились во власти 
нормандцев, а Гизульф давно настроил против себя своих итальянских соседей. 
Только папа питал к нему некоторые симпатии, но у папы не было армии, а даже 
если бы была, он наверняка не горел сейчас желанием ссориться с нормандцами. На 
второй вариант рассчитывать также не приходилось, поскольку окружающие земли 
были богаты и плодородны — кроме того, нормандской армии постоянно доставлял 
припасы собственный флот. Наконец, не было никакой надежды выстоять в открытом 
бою. Армия осаждавших включала в себя не только самые опытные и наилучшим 
образом обученные нормандские войска со всего полуострова; их дополняли крупные 
подразделения, состоявшие из апулийских и калабрийских греков и сарацин с 
Сицилии — последние с этого момента стали неотъемлемой частью армии Гвискара во 
всех операциях. Защитники Салерно существенно уступали противнику в численности,
 а вскоре они начали также голодать.
        Долгие годы Гизульф был одной из самых ненавистных фигур в южной Италии,
 но только теперь темные стороны его натуры проявились во всей полноте. 
Предвидя нападение нормандцев, он приказал (под угрозой изгнания из города) 
каждому жителю Салерно запасти провизию в расчете на два года. Для этого не 
требовалось особой проницательности — всякий мог видеть, что, если Гизульф 
будет упорствовать в своей оголтелой антинормандской политике, нападение 
неизбежно последует — но предложенная мера избавляла горожан от проблем с едой 
в случае осады. Но после того, как враг занял позиции перед стенами города, 
Гизуль