ского мира. Каир, несомненно, превосходил его по 
размерам, Кордова затмевала его величием; но по красоте окружающего ландшафта, 
приятности климата и разнообразию всевозможных удовольствий, которые составляют 
арабский идеал "сладкой жизни", с Палермо не мог сравниться ни один другой 
город. У нас нет детального описания города, каким он был ко времени взятия его 
нормандцами, но в Средние века все менялось медленно, и мы можем положиться на 
описание, оставленное арабским географом Ибн Хакалем, который посетил Палермо 
столетием раньше. Он рисует картину оживленного торгового города, гордящегося 
по меньшей мере тремя сотнями мечетей - самая большая из них прежде была 
христианским храмом, и в нем, по слухам, находились бренные останки Аристотеля, 
подвешенные в гробу под крышей, - бесчисленными рынками, меняльными лавками, 
улицами мастеров и ремесленников и одной из первых бумажных фабрик в Европе42. 
Вокруг раскинулись парки и сады с журчащими фонтанами и бегущими ручьями. У нас 
нет точных сведений о количестве населения, но усердный аббат Деярк, 
основываясь на утверждении Ибн Хакаля, что в гильдию мясников входило семь 
тысяч человек, оценивает численность населения Палермо XI в. примерно в 
четверть миллиона.
        Примерно в середине августа Рожер с основными силами нормандской армии 
подошел к столице. На всем пути он не встретил серьезных препятствий из Катаньи 
и теперь разбил лагерь в паре миль от города, там, где маленькая речка Орето 
впадает в море. В этих местах располагались богатые дворцы и увеселительные 
заведения; здесь, среди садов и апельсиновых рощ, богатые купцы искали 
отдохновения после жары, шума столицы - и вся обстановка разительно отличалась 
от кишащей тарантулами вершины холма, где нормандцы расположились семью годами 
раньше. По-прежнему не встречая никакого противодействия, Рожер и его люди 
просто брали, что им было нужно, и Аматус с удовольствием описывает, как они 
поделили "дворцы и все, что нашли в окрестностях города, и отдали самым знатным 
фруктовые сады, наполненные журчанием ручьев, и даже простые рыцари были 
одарены по-королевски в этом краю, что являет собой поистине земной рай" (VI, 
16).
        Нормандским воинам, однако, не пришлось долго наслаждаться этой 
идиллией. Им довелось вкусить от тех удовольствий, которые ожидали их в будущем 
и служили стимулом к дальнейшим усилиям, но пока их ждала работа, которую 
предстояло сделать. Роберт Гвискар с флотом должен был прибыть со дня на день, 
следовало подыскать удобное место для высадки и обеспечить его безопасность. В 
устье Орето стояла маленькая крепость, известная как замок Яхьи, которая 
прикрывала подходы к Палермо с востока и преграждала путь вражеским кораблям, 
пытавшимся войти в Орето. Она не доставила нормандцам много хлопот. Воины 
гарнизона, распаленные ядовитыми насмешками Рожера, вышли на бой, и в считанные 
минуты пятнадцать человек были убиты и еще тридцать взяты в плен. Замок, 
получивший новое имя - замок святого Иоанна, стал нормандской крепостью, а 
вскоре Рожер в качестве благодарственного подношения превратил его в церковь43.
        Герцог Апулийский благополучно привел свой флот и дал приказ о 
немедленном наступлении. Суда должны были перекрыть вход в гавань; сухопутное 
войско образовало огромную дугу - Рожер на левом фланге шел маршем на 
северо-восток, а Роберт на правом двигался на запад, вдоль побережья - медленно 
наступая на бастионы города. Палермцы были готовы. К тому времени у них 
практически не осталось надежды на победу, но они знали, что от их доблести 
зависит все будущее ислама в Сицилии. Они сражались не за Палермо, но во славу 
пророка, и, если они погибнут в этих боях, неужели он не вознаградит их 
пребыванием в раю? Они долго ждали этого момента, укрепляя городские стены и 
перекрыв все ворота, за исключением двух или трех. На авангард нормандского 
войска, приблизившийся к укреплениям, обрушился дождь камней и стрел.
        В результате не прошло и четырех месяцев после падения Бари, как 
нормандцам пришлось вести новую осаду - на сей раз ставки были неизмеримо выше. 
Осада была богаче событиями, сарацины - более мужественные и отчаянные, чем 
греки, постоянно совершали вылазки или специально открывали ворота, чтобы 
втянуть осаждавших в ближний бой. Но их мужество им не помогало. Не преуспели 
они и на море. Роберт Гвискар отказался от старой идеи выстраивать постоянное 
заграждение из кораблей, перекрывая проход в гавань, поскольку она показала 
свою непрактичность в Бари; кроме того, в силу топографических особенностей 
реализовать ее здесь, в Палермо, не представлялось возможным. Вместо этого он 
сосредоточил большую часть своего флота в устье Орето, повелев капитанам 
оставаться в полной боевой готовности. Это оказалось мудрым решением. Вильгельм 
из Апулии рассказывает своим тяжеловесным гекзаметром о том, как однажды - это 
было поздней осенью 1071 г. - объединенный сицилийский и африканский флот 
отплыл из Палермо. Роберт сразу приказал всем, кто был под его командованием: 
нормандцам, калабрийцам, барийцам и пленным грекам - принять Святое Причастие, 
и только после этого они двинулись навстречу врагу. Сперва битва складывалась 
не в их пользу, казалось даже, что мусульмане, которые натянули над своими 
кораблями полотнища красного войлока для защиты от копий и стрел, добьются на 
море победы, которая на суше всегда ускользала от них. Однако нормандцы 
постепенно сумели склонить чашу весов на свою сторону, в конце дня уцелевшие 
сарацинские суда отступили к Палермо со всей скоростью, на которую были 
способны их уставшие гребцы. Палермцы натянули новую огромную цепь - взамен той,
 которую пизанцы забрали с собой восемь лет назад, - загородив вход в гавань, 
но Гвискар не удовольствовался таким трофеем. Каким-то образом нормандские 
корабли прорвались в порт, и их поджигатели завершили уничтожение сицилийского