вели в безопасное место, и горожане стали думать, как с ним поступить.
        Сторонники Роберта, ожидавшие за стенами города, скоро узнали, что 
произошло. Выбора у них не было. Смирив свою гордость, они отправились к Рожеру 
и обратились к нему за помощью. Рожеру такая ситуация, безусловно, понравилась. 
Он знал, что теперь может не беспокоиться о своей безопасности. Жизнь его брата 
была в его руках, и он мог ставить какие угодно условия. Естественно, он не 
хотел, чтобы Роберту причинили какой-то вред. При всех их ссорах, он по-своему 
его любил, уважал его дарования и, главное, нуждался в нем для сицилийской 
военной кампании. Но он не видел причин, почему бы ему не извлечь все возможные 
выгоды из создавшегося положения. Торжественно прискакав в Джераче, Рожер 
повелел всем городским старейшинам собраться на открытом месте за воротами. 
Старейшины пришли и увидели, что Рожер красен от гнева. Почему, вопрошал он, 
город не передал его брата немедленно в его руки? Это он, а не они пострадал от 
двуличия Гвискара, и только он имеет право избрать наказание, которого такое 
поведение заслуживает. Пусть так называемого герцога передадут ему, иначе 
горожанам Джераче придется проститься со своим городом и со всеми дворами и 
виноградниками в округе, ибо наутро все это сровняют с землей.
        Бедные горожане были только рады исполнить его повеление. Угроза Рожера 
позволяла им разрешить неразрешимую ситуацию. Они привели Роберта и быстро 
передали его в руки брата. Все, затаив дыхание, ждали, что за этим последует. 
Но Рожер оставил свой показной гнев и бросился к брату с распростертыми 
объятиями. Они обнялись, как "Иосиф и Веньямин" (фраза Малатерры), проливая 
слезы радости по поводу своего примирения. Роберт немедленно пообещал 
удовлетворить все территориальные притязания Рожера, и братья поскакали вместе 
в Милето. Как показали последующие события, ссора даже теперь не закончилась 
полностью: герцог, вернувшись к жене и своим воинам, начал жалеть о данном 
обещании и вскоре борьба возобновилась; но душа его больше к этому не лежала, и 
вскоре двое величайших Отвилей вновь стали друзьями.
        Каким образом Роберт и Рожер поделили Калабрию после этой некрасивой 
ссоры, до сих пор не ясно. По-видимому, согласно договоренности, все города и 
замки делились на две сферы влияния, чтобы ни один из братьев не мог 
использовать их в борьбе против другого. Подобный способ деления 
свидетельствует о том, что полного взаимного доверия между братьями по-прежнему 
не было, но разработанная система столь сложна и громоздка, что можно только 
удивляться, как она вообще работала. И однако, оба брата остались довольны. 
Определенно, Рожер получил возможность каким-то образом предоставить Юдифь 
"утреннюю выплату", по праву ей полагавшуюся, а ее родным имения, 
соответствующие их новому достоинству. Роберт Гвискар получил урок, за который 
было заплачено дорогой ценой, но он хорошо его усвоил.
        Рожеру ссора с братом также обошлась дорого. Она стоила ему нескольких 
ценных месяцев для военной камлании, которые следовало бы провести в Сицилии; 
ибо он смог вернуться на остров только в середине лета 1062 г. В этот раз, 
вспомнив, как плакала Юдифь, когда он оставлял ее весной, Рожер взял жену с 
собой. Они сошли на берег вместе с армией из трехсот человек в начале августа и 
направились сразу к Тройне. Несмотря на позорное бегство нормандского гарнизона 
после убийства Ибн ат-Тимнаха, город избежал нападения сарацин, и, если Рожер 
заметил, что греки приветствовали его и его молодую жену более холодно, чем в 
первый раз, он не придал особого значения этому факту. Все выглядело вполне 
мирно. Около двух недель Рожер приводил в порядок городские укрепления, после 
чего оставил Юдифь на попечение нового гарнизона и отправился, наконец, в 
военный поход, который он так долго откладывал.
        Именно этого момента греки Тройны и ждали. Они на своем опыте познали 
то, что поняли многие их соотечественники и единоверцы на материке в первые 
годы нормандского владычества: новые хозяева зачастую оказываются хуже старых. 
Они были более жадны, чем сарацины, и менее разборчивы в средствах. Даже их 
христианская вера вызывала недоумение: их обряды казались грубыми, язык 
богослужений - варварским, а молва об их фривольном обращении с местными 
женщинами разнеслась по всему острову. Жителей Тройны особенно задевало это 
последнее обстоятельство. Поспешное отбытие первого нормандского гарнизона они 
восприняли как избавление, но теперь прежний отряд заменили новым, более 
многочисленным, греки тщательно продумали свой план, и, как только Рожер и его 
армия удалились на достаточное расстояние, они восстали. Первоначально они 
хотели захватить Юдифь и, используя ее в качестве заложницы, добиться, чтобы 
нормандцы покинули город. Но они упустили из вида новый гарнизон, который, в 
отличие от своих предшественников, сопротивлялся со всем мужеством и решимостью.
 Целый день на крутых узких улочках города шел бой, а посланцы уже спешили к 
Рожеру с тревожной вестью.
        Рожер, который осаждал Никозию, во весь опор помчался к Тройне, но по 
прибытии обнаружил, что дела обстоят еще хуже, чем он думал. Увидев возможность 
избавиться навсегда от нормандских угнетателей, несколько тысяч сарацин из 
окрестных сел явились в Тройну и присоединились к грекам. При таком количестве 
врагов у нормандцев не было надежды удержать весь город; Рожер сразу приказал 
своим воинам отступить и занять несколько улиц, непосредственно примыкающих к 
цитадели. Нормандцы поспешно возвели баррикады, избрали точки наблюдения, 
организовали аванпосты. Теперь пришла их очередь выдерживать осаду. И они 
выдерживали ее четыре месяца - это был, наверное, самый тяжелый период во всей 
истории нормандцев в Сицилии. Их захватили врасплох, провизии было удручающе 
мало, и, что хуже всего, на Сицилию вскоре обрушилась зима - самая ранняя и 
суровая на памяти живших. Тройна расположена на высоте примерно четырех тысяч 
футов над уровнем моря, у нормандцев не было ни теплой одежды, ни одеял, а в 
той части города, которая находилась позади их грубо и наспех сработанных 
укреплений, трудно было найти хоть что-то, годившееся на дрова. Тем не менее 
они не теряли присутствия духа; М