ить церковь ее достояния"26.
        Но имелась другая, более глубокая причина для столь радушного приема, 
оказанного князю Капуи. Вплоть до весны 1058 г. монастырь находился в руках 
Фридриха Лотарингского, ветерана Чивитате и участника рокового посольства в 
Константинополь, сохранявшего свои антинормандские настроения. Он был назначен 
аббатом Монте-Кассино в предыдущем году и сохранял формально этот пост в 
течение восьми месяцев, пока занимал папскую кафедру под именем Стефана IX27. 
Но 29 марта 1058 г. папа Стефан умер, и монахи избрали настоятелем 
тридцатиоднолетнего Дезидерия из Беневенто. Карьера Дезидерия является 
блестящей иллюстрацией истины "положение обязывает", в том виде, в котором она 
воспринималась в Италии XI в. Член правящей династии Беневенто, Дезидерий видел,
 как его отца убили во время одной из стычек 1047 г., и решил после этого 
удалиться от мира. Для лангобардского князя это было нелегко. Дважды до того, 
как ему исполнилось двадцать пять лет, он спасался в монастырской келье, и 
дважды его извлекали оттуда и насильно возвращали в Беневенто.
        После того как его семью выдворили из города в 1050 г., ситуация 
упростилась, и он бежал вновь, сначала на остров Тремити в Адриатическом море, 
а позже в отшельнический приют в Маджелле, но вскоре его опять вернули в мир. 
На сей раз это сделал папа Лев IX, который принял под свою руку Беневенто и 
понимал, что получит в руки верный козырь против сторонников прежнего правления,
 если юный князь, который был к тому времени принят в бенедектинский орден, 
войдет в папское окружение. Дезидерий верно служил Льву, но жизнь в курии не 
привлекала его, и, как только папа умер, он обосновался в Монте-Кассино, чтобы 
жить, он надеялся, вдали от мирских забот. В продолжение четырех лет ему это 
удавалось, но в начале 1058 г. его назначили членом нового посольства папы в 
Константинополь. Он избавился от этой напасти благодаря тому, что в Бари послов 
ожидала весть о кончине папы Стефана. Роберт Гвискар подарил ему трех лошадей и 
вручил охранную грамоту, так что Дезидерий смог через нормандские владения 
вернуться прямиком в Монте-Кассино, и там на другой день после прибытия его 
назначили настоятелем.
        Волей-неволей Дезидерию пришлось в последующие четверть века постоянно 
брать на себя важную роль в государственных и церковных делах, и в конце концов 
он сам стал папой под именем Виктора III. Вскоре после Чивитате и определенно 
раньше других высших церковных иерархов он принял как неопровержимый факт 
южноитальянской политики, что нормандцы обосновались в Италии и что любые 
попытки противодействия им являются не только тщетными, но и разрушительными. 
Только добиваясь их благорасположения всеми возможными способами, монастырь мог 
уцелеть. Реальная жизнь доказала его правоту. Аматус упоминает о том, что князь 
Капуи - несомненно, в результате радушного приема, оказанного ему Дезидерием, - 
принял на себя обязательство защищать монастырскую собственность, и в ближайшие 
две недели это обещание было подкреплено официальной грамотой, подтверждавшей 
права аббатства на все принадлежавшие ему земли и владения.
        Однако при всей дальновидности новой политики Дезидерия тот факт, что 
он обратился к ней впервые, когда соседний Аквино боролся против превосходящих 
сил нормандцев, смахивает на бессердечное предательство. Возможно, желание 
оказать какую-то поддержку Аквино заставило его, воспользовавшись присутствием 
Ричарда и его благодушным настроением, попытаться убедить нормандца умерить 
свои требования "утренней выплаты" и просить у герцога Атенульфа четыре тысячи, 
вместо пяти, "поскольку он беден". В этом князь Капуи пошел на уступки, и 
несчастный Атенульф после еще нескольких недель отчаянного сопротивления, в 
результате которого в Аквино начался голод, вынужден был заплатить.
        
        Жителям южной Италии, наверное, казалось, что потомству старого 
Танкреда де Отвиля нет числа. Уже семь его сыновей обрели свои владения на 
полуострове, четверо достигли вершин власти, а оставшиеся трое занимали видное 
место среди нормандских баронов. И однако, этот удивительный источник не 
иссякал, поскольку теперь на сцене появился восьмой брат, Рожер28. Ему к тому 
времени исполнилось двадцать шесть лет, но, хотя и младший из Отвилей, он 
оказался под стать любому; а если иметь в виду историю нормандского королевства 
в Сицилии, то он превзошел их всех.
        Как большинство молодых нормандцев по прибытии в Италию, Рожер прямиком 
направился в Мельфи, но едва ли оставался там долго, поскольку уже осенью 1057 
г. мы обнаруживаем его в Калабрии вместе с Робертом Гвискаром, который вернулся 
туда сразу после избрания. Новый князь Апулии, очевидно, не видел никакого 
противоречия между своей привычной жизнью грабителя и полученными титулами и с 
готовностью приобщил к этому рискованному, но выгодному занятию младшего брата. 
Рожер оказался способным учеником. Расположившись на вершине самой высокой горы 
в округе, так что местные жители до поры до времени не догадывались о его 
присутствии и не боялись, он со своими людьми подчинил большую часть западной 
Калабрии. Рожер настолько преуспел, что, когда несколько месяцев спустя 
Гвискару пришлось вернуться в Апулию, чтобы подавить вспыхнувший там мятеж - 
подобные выступления в ближайшие годы стали частью повседневной жизни, - он без 
малейших колебаний оставил вместо себя своего брата. Когда бунт, несмотря на 
его усилия, принял такой размах, что даже крепость Мельфи была захвачена и 
власть Роберта оказалась под угрозой, именно к Рожеру он обратился за помощью. 
Прибытие Рожера решило дело, и бунт был подавлен.
        Этот удачный тандем просуществовал недолго. Разрыв, по-видимому, 
произошел по вине Роберта. Он славился своей щедростью, но во взаимоотношениях 
с братом неожиданно проявил скупость, столь же последовательную, сколь и 
нехарактерную - вплоть до того, что Рожер, который в первые месяцы 
сотрудничества преданно доставил Роберту в Апулию большую часть добычи, 
полученной в первой калабрийской кампании, теперь не имел средств, чтобы 
расплатиться со своими людьми.