|
н и не доверял им; но наибольшее неприятие у него вызывала идея
верховного авторитета папы. Он не сумел помешать созданию союза, поскольку
Аргирус обладал большим влиянием, однако всеми возможными способами сеял
раздоры между его участниками. Первая возможность представилась, когда он узнал,
что нормандцы, с одобрения папы, насаждают латинские обряды - в частности,
употребление пресного хлеба для причастия - в греческих церквях южной Италии.
Он немедля приказал латинским церквям в Константинополе соблюдать греческие
обряды, а когда они отказались, закрыл их. Следующий его шаг привел к еще более
гибельным последствиям: Михаил настоял, чтобы глава болгарской церкви,
архиепископ Лев из Охрид, написал православному епископу Иоанну из Трани в
Апулии письмо с резким осуждением ряда обычаев западной церкви, которые он
полагал грешным и "иудейскими".
В этом обращении Иоанну также предписывалось довести содержание
послания до сведения "всех епископов франков, монахов и народа и самого
достопочтенного папы". Письмо пришло в Трани летом 1053 г. - как раз когда
главный секретарь папы Гумберт из Муармутье, кардинал Сильва Кандида проезжал
через Апулию, чтобы присоединиться ко Льву IX в его заточении. Иоанн тотчас же
вручил письмо Гумберту, который сделал примерный перевод послания на латынь, и
по приезде в Беневенто положил оба документа перед папой. Для Льва IX, который
уже был обижен, что византийская армия не поддержала его войско в критический
момент, это незаслуженное оскорбление стало последней каплей. Разгневанный, он
приказал Гумберту составить подробный отчет, в котором излагались бы доводы в
пользу главенства папы и оправдывались все латинские обряды, о которых шла речь.
Гумберт не стеснялся в выражениях; оба - папа и кардинал - хотели ответить
ударом на удар - сама форма обращения, которую они выбрали: "Михаилу из
Константинополя и Льву из Орхид, епископам", явно рассчитана на то, чтобы
больно задеть патриарха. Возможно, еще до того, как письмо было отправлено, в
Беневенто пришло послание, на этот раз подписанное пурпурным росчерком самого
императора Константина. Он явно пришел в ужас, узнав - увы, с опозданием! - о
махинациях патриарха, и теперь делал все возможное, чтобы исправить положение.
Его письмо не сохранилось, но едва ли оно содержало что-то замечательное; судя
по ответу Льва IX, в нем император выражал папе свои соболезнования по поводу
поражения у Чивитате и предлагал всевозможные меры для дальнейшего укрепления
союза. Гораздо более удивительным кажется второе письмо, доставленное
одновременно с императорским. Оно, если не считать двух или трех неуместных
фраз, излучало добрую волю и миролюбие; в нем говорилось о необходимости более
тесного сотрудничества между двумя церквями и не содержалось никаких нападок на
латинские обряды. Под ним стояла подпись Михаила Керулария, патриарха
Константинопольского.
Керуларий, которому император или, что более вероятно, епископ Иоанн из
Трани смогли наконец объяснить, как много поставлено на карту, казалось,
согласился, пусть нехотя, положить конец ссоре. Льву IX следовало бы оставить
без внимания тот факт, что к нему обращаются "брат", а не "отец", и другие
подобные булавочные уколы и забыть о случившемся. Но он был устал и болен;
поддерживаемый кардиналом Гумбертом, который в последующих событиях выказал
себя таким же злобным фанатиком, как патриарх, он не принял извинений. Лев IX
решил, что следует отправить папских легатов в Константинополь, чтобы разрешить
все вопросы раз и навсегда, и позволил Гумберту составить два письма от своего
имени, чтобы отправить их с легатами. Первое, адресованное к Керуларию, с
обращением к нему как архиепископу, было вежливее, чем предыдущее, но столь же
агрессивно. В нем меньше внимания уделялось защите латинских обычаев, как
таковой, и больше - нападкам на патриарха за его попытки обсуждать их. В нем
также порицались притязания патриарха на экуменическую власть - что, возможно,
проистекало из ошибочного перевода - и утверждалось (совершенно неоправданно),
что его избрание противоречиво нормам канонического права. Второе письмо Льва
IX, адресованное императору, полностью посвящено политическим делам, в
частности, папа пишет в нем о своей решимости продолжать войну против
нормандцев. Однако и оно содержало толику яда; в последних строках желчно
говорилось о "неумеренных претензиях" православного патриарха, "...которые,
если, сохрани Небеса, он будет в них упорствовать, помешают ему принять наши
миротворческие взгляды". Вероятно, желая смягчить впечатление от этой
завуалированной угрозы, папа в заключение расхваливает легатов, которых он
посылает в Константинополь, и выражает надежду, что им будет оказана всяческая
помощь в их миссии и что они найдут патриарха раскаявшимся.
Это была серьезная ошибка. Если папа ценил союз с Византией - а
византийцы являлись, в конце концов, единственными его союзниками в борьбе
против нормандцев, - глупо было отказываться от возможности примирения с
православной церковью; а если бы он был немного лучше осведомлен о
константинопольских делах, он бы знал, что император при всем своем желании
никогда не сможет пойти против патриарха, который не только обладал более
сильным характером, чем Константин - к тому времени больной человек, почти
разбитый параличом, - но имел за своей спиной всю силу общественного мнения.
Наконец, едва ли стоило отправлять в качестве легатов для такой деликатной
миссии самого Гумберта, узколобого и ярого греконенавистника, и двух других -
папского секретаря Фридриха Лотарингского и архиепископа Петра из Амальфи,
сражавшихся при Чивитате и, очевидно, обиженных на византийцев за то, что те
покинули их в беде.
Трое легатов отправились в путь ранней весной 1054 г. и прибыли в
Константинополь в начале апреля. С самого начала дела пошли плохо. Они явились
сперва к патриарху, но, обиженные тем приемом, который им оказали, покинули
дворец безо всяких обычных любезностей, оставив письмо папы. Их гнев, однако,
не идет ни в какое сравнение с гневом Керу
|
|