|
арабскую лошадь,
может быть или не быть правдой; если нечто подобное имело место, этот факт,
должно быть, еще больше разжег генеральский гнев. Так или иначе, но Ардуйна
раздели и избили, после чего он вместе с нормандцами и их салернскими
сотоварищами немедленно покинул греческую армию и вернулся на материк,
прихватив с собой скандинавскую дружину.
С потерей самых боеспособных соединений и единственного талантливого
военачальника грекам оставалось мало надежды на успех. Но главные неприятности
ждали их впереди. Уже в течение нескольких лет росло недовольство в Апулии.
Молодой Аргирус, сын Мелуса, который незадолго перед тем вернулся в Италию
после долгого заключения в Константинополе, унаследовал мятежный дух своего
отца; и ему не составило труда, особенно после того, как греки начали
насильственную мобилизацию, поднять итальянцев и лангобардов в Апулии на
восстание против византийских господ. В 1038 г. были убиты некоторые греческие
чиновники; в 1039 г. обстановка накалялась, а в 1040 г. Аргирус дал сигнал к
бунту. Мятежники убили катапана, к ним присоединились восставшие местные
гарнизоны прибрежных городов, и поредевшие греческие войска (большая часть их
была отведена в Сицилию) не могли сдержать натиск.
Глава 5
ВОССТАНИЕ
И поутру нормандцы радостно поехали через луга и сады к Венозе, что
неподалеку от Мельфи. Счастливые и довольные, они пустили коней вскачь, и
горожане смотрели на этих неведомых всадников и дивились им и боялись их. И
нормандцы вернулись с большой добычей и привезли ее в Мельфи... Оттуда они
отправились в прекрасную Апулию, и то, что им нравилось, брали, а то, что не
нравилось, оставляли...
И они сделали своим графом Вильгельма, сына Танкреда, человека
мужественного на войне и наделенного всеми достоинствами; красивого,
благородного и молодого.
Аматус, II
Когда вести о восстании достигли Константинополя, император Михаил
угасал. Из-за его эпилепсии пришлось расположить трон таким образом, чтобы
можно было задернуть пурпурные занавески в любой момент, если начнется
неожиданный припадок. Свои последние силы император отдавал аскезе и
благотворительности - в особенности приюту для раскаявшихся проституток,
который он незадолго перед тем основал в столице. Его брат Орфанотропос, однако,
действовал быстро и назначил катапаном способного молодого военачальника
Михаила Дукеяна с приказом восстановить порядок в Апулии любой ценой. Дукеян
сразу лее отправился в путь и, собрав всех имевшихся в наличии людей, сумел к
концу 1040 г. притушить, но не погасить полностью пламя бунта. Он был
энергичным и изобретательным человеком и, если бы не одна ошибка, мог бы
восстановить власть Византии. Но из-за своей ошибки он навсегда лишил Византию
такой возможности.
Вскоре по прибытии новый катапан решил нанести визит в Сицилию -
вероятно, для того, чтобы ускорить отправку греческих соединений, чья помощь
срочно требовалась в Апулии. На обратном пути - а он, вероятно, плыл на корабле,
направлявшемся в Салерно, - он встретил Ардуйна, который возвращался вместе с
нормандцами ко двору Гвемара. С самого начала между Ардуйном и Михаилом
установились прекрасные отношения. Ардуйн в совершенстве говорил по-гречески;
он был опытным воином и мог привести с собой отряд нормандцев; его недавняя
ссора с разжалованным Маниаком также свидетельствовала в его пользу. В
результате катапан назначил Ардуйна, лангобарда, комендантом Мельфи, одной из
главных горных крепостей на границе византийских владений.
Если бы Дукеян знал, что он делает! Его легковерие оказалось гибельным,
но не стоит слишком осуждать его за это. В Мельфи требовался опытный и храбрый
военачальник, а такого нелегко было найти среди итальянских греков. У Ардуйна
имелся прекрасный послужной список, и в прошлом он доблестно сражался за дело
Византии. Его отъезд с Сицилии нельзя было поставить ему в вину, естественно,
что он не стал бы служить под началом Маниака после того, что произошло под
Сиракузами. По языку и культуре он больше походил на грека, чем многие греки, а
его лангобардское происхождение еще не давало повода сомневаться в его
верности; лангобарды часто занимали высокие посты в Капитанате. Помимо всего
прочего, положение было критическим, и Дукеян не мог слишком долго разбираться.
Он не представлял себе, как жестоко его обманут.
О соображениях, которыми руководствовался Ардуйн, можно только
догадываться. Честолюбие определенно играло главную роль. Он был лангобардом.
Лангобарды бунтовали. Ему выпал шанс в этом поучаствовать, и он ухватился за
него. Возможность командовать тремя сотнями бесстрашных нормандских рыцарей в
победоносной военной кампании вскружила ему голову, и он знал, что эти рыцари,
если дело будет для них стоящим, готовы вновь идти в бой под его командой. Его
вмешательство в ход апулийского восстания могло оказаться решающим для судеб
его соотечественников, томившихся под византийским игом. Кроме того, он еще не
изжил обиду на Маниака и хотел отомстить грекам. Соответственно, оказавшись в
Мельфи, он начал постепенно склонять местных жителей на свою сторону. Аматус
пишет об этом с искренним восхищением:
"Он часто устраивал пиры, на которые приглашал на равных и благородных,
и низкорожденных, предлагая им отборные мясные блюда; а пока они ели, говорил с
ними по-доброму... сочувствуя тем горестям, которые им причиняли их греческие
властители, и обидам, которые претерпели их жены... Ах, как хитроумно он
настраивал знать и народ
|
|