Публий Корнелий Тацит 
      
История
      

      
      
Книга I
      
      1.  Началом моего повествования станет год, когда консулами были Сервий 
Гальба во второй раз и Тит Виний1. События предыдущих восьмисот двадцати лет, 
прошедших с основания нашего города2, описывали многие, и, пока они вели речь о 
деяниях римского народа3, рассказы их были красноречивы и искренни. Но после 
битвы при Акции4, когда в интересах спокойствия и безопасности всю власть 
пришлось сосредоточить в руках одного человека5, эти великие таланты перевелись.
 Правду стали всячески искажать — сперва по неведению государственных дел, 
которые люди начали считать себе посторонними, потом — из желания польстить 
властителям или, напротив, из ненависти к ним. До мнения потомства не стало 
дела ни хулителям, ни льстецам. Но если лесть, которой историк пользуется, 
чтобы преуспеть, противна каждому, то к наветам и клевете все охотно 
прислушиваются; это и понятно: лесть несет на себе отвратительный отпечаток 
рабства, тогда как коварство выступает под личиной любви к правде. Если 
говорить обо мне, то от Гальбы, Отона6 и Вителлия7 я не видел ни хорошего, ни 
плохого. Не буду отрицать, что начало моим успехам по службе положил Веспасиан, 
Тит умножил их, а Домициан8 возвысил меня еще больше9; но тем, кто решил 
неколебимо держаться истины, следует вести свое повествование, не поддаваясь 
любви и не зная ненависти. Старость же свою, если только хватит жизни, я думаю 
посвятить труду более благодарному и не столь опасному: рассказать о принципате 
Нервы и о владычестве Траяна10, о годах редкого счастья, когда каждый может 
думать, что хочет, и говорить, что думает.
      2.  Я приступаю к рассказу о временах, исполненных несчастий, изобилующих 
жестокими битвами, смутами и распрями, о временах, диких и неистовых даже в 
мирную пору. Четыре принцепса, погибших насильственной смертью11, три 
гражданские войны12, ряд внешних и много таких, что были одновременно и 
гражданскими, и внешними13, удачи на Востоке и беды на Западе — Иллирия объята 
волнениями14, колеблется Галлия15, Британия покорена и тут же утрачена16, 
племена сарматов и свебов объединяются против нас17, растет слава даков, ударом 
отвечающих Риму на каждый удар18, и даже парфяне, следуя за шутом, надевшим 
личину Нерона, готовы взяться за оружие19. На Италию обрушиваются беды, каких 
она не знала никогда или не видела уже с незапамятных времен: цветущие 
побережья Кампании где затоплены морем, где погребены под лавой и пеплом20; Рим 
опустошают пожары, в которых гибнут древние храмы21, выгорел Капитолий, 
подожженный руками граждан22. Поруганы древние обряды23, осквернены брачные 
узы24; море покрыто кораблями, увозящими в изгнание осужденных, утесы запятнаны 
кровью убитых25. Еще худшая жестокость бушует в самом Риме, — все вменяется в 
преступление: знатность, богатство, почетные должности, которые человек 
занимал26 или от которых он отказался27, и неминуемая гибель вознаграждает 
добродетель28. Денежные премии, выплачиваемые доносчикам, вызывают не меньше 
негодования, чем их преступления29. Некоторые из них в награду за свои подвиги 
получают жреческие и консульские должности30, другие управляют провинциями 
императора31 и вершат дела в его дворце. Внушая ужас и ненависть, они правят 
всем по своему произволу. Рабов подкупами восстанавливают против хозяев, 
вольноотпущенников — против патронов. Если у кого нет врагов, его губят 
друзья32.
      3.  Время это, однако, не вовсе было лишено людей добродетельных и 
оставило нам также хорошие примеры. Были матери, которые сопровождали детей, 
вынужденных бежать из Рима; жены, следовавшие в изгнание за своими мужьями33; 
друзья и близкие, не отступившиеся от опальных; зятья, сохранившие верность 
попавшему в беду тестю; рабы, чью преданность не могли сломить и пытки; мужи, 
достойно сносившие несчастья, стойко встречавшие смерть и уходившие из жизни 
как прославленные герои древности. Не только на людей обрушились бесчисленные 
бедствия: небо и земля были полны чудесных явлений: вещая судьбу, сверкали 
молнии, и знамения — радостные и печальные, смутные и ясные — предрекали 
будущее. Словом, никогда еще боги не давали римскому народу более очевидных и 
более ужасных доказательств того, что их дело — не заботиться о людях, а карать 
их34.
      4.  Однако прежде чем приступить к задуманному рассказу, нужно, я полагаю,
 оглянуться назад и представить себе, каково было положение в Риме, настроение 
войск, состояние провинций и что было в мире здорово, а что гнило. Это 
необходимо, если мы хотим узнать не только внешнее течение событий, которое по 
большей части зависит от случая, но также их смысл и причины. По началу смерть 
Нерона была встречена бурной радостью и ликованием, но вскоре весьма различные 
чувства охватили, с одной стороны, сенаторов, народ и расположенные в городе 
войска, а с другой — легионы и полководцев, ибо разглашенной оказалась тайна, 
окутывавшая приход принцепса к власти, и выяснилось, что им можно стать не 
только в Риме35. Сенаторы, несмотря на это, неожиданно обретя свободу, 
радовались и забирали все больше воли, как бы пользуясь тем, что принцепс лишь 
недавно приобрел власть и находится вдали от Рима. Немногим меньше, чем 
сенаторы, радовались и самые именитые среди всадников; воспрянули духом честные 
люди из простонародья, связанные со знатными семьями, клиенты и 
вольноотпущенники осужденных и сосланных. Подлая чернь, привыкшая к циркам и 
т