иаков769, успела награбить 
вдоволь добычи и сама сняла осаду; когда они, ничего не подозревая, разбрелись 
в разные стороны, наши солдаты напали на них и заставили кровью заплатить за 
содеянное. Тревиры обнесли свои границы валом и плетнем и вели с германцами 
упорные жестокие бои, но в конце концов тоже взбунтовались770 и втоптали в 
грязь лавры, которые стяжали, воюя на стороне римского народа.
      38.  Между тем Веспасиан во второй раз771 и Тит впервые вступили в 
должность консулов. Оба находились далеко от столицы, охваченной скорбью и 
тоскливым ожиданием действительных и мнимых несчастий. Ходили, например, слухи, 
будто от империи отложилась провинция Африка, подстрекаемая к тому своим 
проконсулом Луцием Пизоном772. На самом деле Пизон и не помышлял ни о каком 
восстании: зимние холода не давали судам возможности выйти в плавание, чернь же,
 привыкшая покупать хлеб каждый день и только на один день, вечно боявшаяся, 
что прекратится подвоз зерна, и из всех государственных дел интересовавшаяся 
только доставкой хлеба, поверила, будто свершилось то, чего она постоянно 
опасалась: будто порты закрыты и подвоз зерна приостановлен. Слухи эти 
раздували и вителлианцы, по-прежнему действовавшие в интересах своей партии, и 
флавианцы, чью алчность внешние войны лишь раздражали, а победы, одержанные в 
гражданской войне, не смогли насытить.
      39.  В день январских календ сенат, созванный городским претором Юлием 
Фронтином773, принял решение воздать хвалу и выразить благодарность легатам, 
армиям и царям774. Теттия Юлиана под тем предлогом, что он покинул свой 
легион775, перешедший на сторону Веспасиана, лишили звания претора и должность 
эту передали Плотию Грипу. Горм776 был возведен в сословие всадников. Вскоре 
Фронтин сложил с себя звание претора, и оно было передано Домициану. Именем 
Домициана теперь открывались эдикты и официальные письма, но реальная власть 
была сосредоточена в руках Муциана; впрочем, Домициан, подстрекаемый друзьями и 
собственным властолюбием, действовал во многих случаях вполне самостоятельно. 
Муциан, однако, считал главной для себя угрозой Прима Антония и Вара Аррия, 
покрытых славой подвигов, которые были еще у всех свежи в памяти, боготворимых 
солдатами и любимых даже народом за то, что свою свирепую ярость они проявляли 
только на поле боя. Ходили слухи, будто Антоний подбивал Скрибониана Красса, 
человека, к которому знатность происхождения и слава брата привлекали всеобщее 
внимание777, захватить власть в государстве. Сообщники нашлись бы, но 
Скрибониан сам отклонил все домогательства: он нелегко соглашался участвовать и 
в верном деле, а сомнительных предприятий остерегался всегда. Не чувствуя себя 
в силах победить соперника в открытой борьбе, Муциан выступил в сенате, 
превознося заслуги Антония, и негласно предложил ему стать наместником в 
ближней из испанских провинций, — эта должность оставалась незанятой после 
отъезда Клувия Руфа; друзья Антония тоже получили, кто префектуру, кто 
трибунат778. Усыпив эту тщеславную душу посулами и обещаниями, Муциан вывел в 
зимние лагеря фанатически преданный Антонию седьмой легион; третий легион, 
солдаты которого хорошо относились к Аррию Вару, он отправил в Сирию, лишив 
таким образом обоих полководцев воинских сил, на которые они могли бы в случае 
нужды опереться; часть армии была отослана в германские провинции. Из Рима 
таким образом оказалось удаленным все, что питало смуту и мятежи, и город снова 
принял обычный вид, вновь стали соблюдаться законы, магистраты вернулись к 
исполнению своих обязанностей.
      40.  В день своего первого появления в сенате Домициан произнес краткую 
речь. Говорил он главным образом о своей молодости и о том, что отца и брата 
его нет в Риме, держал себя скромно и достойно, поминутно краснел, и сенаторы, 
не знавшие еще его нрава, решили, что это от смущения. Когда Цезарь упомянул о 
том, что необходимо восстановить почести, окружавшие ранее имя Гальбы, Курций 
Монтан779 предложил почтить также память Пизона. В принятом решении говорилось 
об увековечении памяти обоих погибших, но часть его, касавшаяся Пизона, так и 
осталась невыполненной. По жребию были назначены сенаторы, которым поручили 
обеспечить возвращение ценностей, отнятых в ходе войны, владельцам, 
восстановить пострадавшие от времени медные доски с текстами законов, очистить 
фасты от добавлений, внесенных в них в угоду временным властителям, сократить 
государственные расходы. Когда выяснилось, что Теттий Юлиан бежал к Веспасиану, 
ему вернули претуру, и Грипу остался лишь почет, подобающий бывшему претору. 
Сенат решил снова вернуться к рассмотрению дела, возбужденного Музонием Руфом 
против Публия Целера780. Публия осудили, и многое было сделано, чтобы 
восстановить доброе имя Сорана. День этот, ознаменованный победой суровости, 
подобающей при решении государственных дел, принес лавры и частному человеку: 
все хвалили Музония за то, что он добился столь справедливого возмездия, и, 
напротив того, с презрением говорили о Деметрии, философе из секты киников781, 
который, руководствуясь не чувством справедливости, а одним лишь тщеславием, 
взялся защищать заведомого преступника. Сам Публий, попав в опасное положение, 
совсем растерялся, и речь, им произнесенная, не принесла ему никакой пользы. 
Дело Целера послужило сигналом к началу целой кампании против доносчиков. Юний 
Мавриций782 попросил Цезаря передать сенату императорские архивы, чтобы 
выяснить, кто и на кого доносил в прошлом. Домициан ответил, что такой вопрос 
должен решать сам принцепс.
      41.  Сенаторы принесли присягу, в которой каждый из них клялся, призывая 
в свидетели богов, что не предпринимал никогда ничего с целью повредить другому 
лицу и не пытался извлечь преимущества или выгоды из несчастий сограждан. 
Сначала присягу произносили первые сенаторы, за ними, не соблюдая порядка, 
магистраты, наконец, остальные, которых вызывали по одному. Все, кто знали за 
собой вину, трепетали, произнося слова присяги, и старались с помощью разных 
уловок переиначить их. Сенаторы шумно одобряли тех, кто говорил правду, и тут 
же изобличали каждого, приносившего ложную клятву. Особенно яростно обрушились 
эти цензоры