ьба была удовлетворена, что вызвало множество насмешек 
и над тем, кто оказал подобное благодеяние, и над тем, кто его принял. В 
течение одного дня — накануне ноябрьских календ — Росий Регул и принял 
консульские полномочия, и сложил их с себя537. Впервые, как говорили сведущие в 
этих делах люди, новый магистрат был назначен без предварительно принятого 
законного решения о снятии обязанностей с человека, раньше занимавшего эту 
должность. Консулы одного дня были известны и прежде. Так, диктатор Гай Цезарь, 
торопясь вознаградить Каниния Ребила за услуги, оказанные во время гражданской 
войны, назначил его консулом при таких же обстоятельствах538.
      38.  В эти же дни умер Юний Блез539, смерть его привлекла к себе всеобщее 
внимание и вызвала много разговоров. Вот что мне удалось о ней узнать. Тяжело 
заболевший Вителлий ночевал в Сервилиевых садах540; вдруг он заметил, что один 
из расположенных поблизости дворцов ярко освещен. Вителлий послал узнать, в чем 
дело; ему доложили, что Цецина Туск541 устроил многолюдное пиршество в честь 
Юния Блеза, и со всяческими преувеличениями описали пышность пира и 
распущенность, якобы там царящую. Тут же нашлись люди, вменившие в преступление 
Туску, его гостям и в первую очередь Блезу, что они веселятся, когда принцепс 
болен. Придворные, которые всегда только и ждут, на кого бы натравить 
императора, видя, что на Вителлия действуют их разговоры и таким образом 
открывается возможность погубить Блеза, уговорили Луция Вителлия выступить в 
роли обвинителя. Запятнанный всеми пороками, он издавна завидовал безупречной 
репутации Блеза и ненавидел его. Явившись в комнату принцепса, Луций Вителлий 
бросился на колени, а потом принялся горячо обнимать и прижимать к груди сына 
Вителлия. На вопрос, в чем дело, Луций отвечал, что боится не за себя, что 
пришел слезно умолять брата защитить лишь свою жизнь и оградить от опасности 
детей. «Не Веспасиана надо бояться, — говорил он, — между ним и нами германские 
легионы, верные своему долгу провинции, бескрайние моря и земли. Другого врага 
нам следует опасаться — того, кто здесь, в Риме, у нас на глазах, хвастается 
своими предками — Юниями и Антониями542, кичится своим происхождением из 
императорского рода543 и выставляет напоказ перед солдатами свою доброту и 
щедрость544. Он привлек к себе все сердца, он бражничает, спокойно взирая на 
муки и страдания принцепса. Не разобрав, где враг и где друг, ты пригрел на 
своей груди соперника. Надо наказать этого человека за неуместное веселье, 
пусть эта ночь станет для него ночью ужаса и скорби. Пусть знает, что Вителлий 
жив, что он правит, и у него есть сын, который в случае роковой необходимости 
заменит его».
      39.  Вителлий трепетал от страха, но не мог решиться на преступление. Он 
боялся, что, сохраняя Блезу жизнь, подвергает себя смертельной опасности, но в 
то же время знал, что, приказав убить его, рискует вызвать к себе всеобщую 
лютую ненависть. Поэтому он счел за лучшее отравить его. Радость, которую он не 
сумел скрыть при виде мертвого тела Блеза, еще раз показала всем, кто повинен в 
этом злодеянии. Передавали сказанные им мерзкие слова (я привожу их совершенно 
точно), будто видом мертвого врага он насыщает свой взор. Блез был человек не 
только знатный и отлично воспитанный, но и на редкость верный своему долгу. 
Вителлию еще ничто не угрожало, когда Цецина и другие главари вителлианской 
партии уже разочаровались в нем и стали всячески обхаживать Блеза: однако Блез 
упорно отвергал все их домогательства. Он был чист душой, держался в стороне от 
интриг, не стремился ни к незаслуженным почестям, ни к принцепской власти, 
которой его едва не сочли достойным.
      40.  Между тем Фабий Валент двигался к театру военных действий во главе 
целой армии изнеженных наложниц и евнухов, и далеко не так поспешно, как 
подобает полководцу. Когда ему срочной эстафетой доставили сведения об измене 
Луцилия Басса и переходе Равеннского флота на сторону Веспасиана545, он еще мог 
форсированным маршем опередить колебавшегося Цецину или присоединиться к 
легионам до того, как над ними нависла опасность разгрома. Одни из его 
приближенных советовали свернуть с главной дороги и с группой верных людей, 
окольными тропами, в обход Равенны, поспешить к Гостилии или Кремоне, другие 
настаивали на том, чтобы вызвать из Рима преторианские когорты и, собрав 
достаточно сил, прорвать фронт врага546. Валент медлил и вместо того, чтобы 
действовать, проводил время в бесполезных разговорах. В конце концов он отверг 
оба плана и, не обладая ни подлинной смелостью, ни мудрой предусмотрительностью,
 выбрал самое худшее, что может быть в таком положении, — среднюю линию.
      41.  Валент написал Вителлию, прося подкреплений. Ему прислали три 
когорты547 и британскую конницу; для скрытого маневра, рассчитанного на обман 
врага, это было слишком много, для открытого прорыва — слишком мало. Валент и в 
этих критических обстоятельствах не хотел отказываться от своих подлых 
привычек: ходили слухи об извращенных наслаждениях, которым он предается, о 
прелюбодеяниях и преступлениях, творимых им в домах, где он останавливался. 
Силы и деньги у него еще были, но он видел, что звезда его закатывается, и 
стремился натешиться напоследок. Как только к Валенту прибыли вызванные им из 
Рима пехотные и конные подразделения, нелепость его плана стала очевидна всем: 
с такими ограниченными силами нечего было и думать выступать против врага, даже 
если бы прибывшие солдаты и были готовы до конца стоять за Вителлия, а они 
подобной преданностью не отличались. Свои подлинные настроения они проявили не 
сразу, поначалу стыд и почтение, которое обычно внушает присутствие 
командующего, удерживали их. Однако люди, которые опасностей страшатся, а 
позора нет, не надолго поддаются подобным чувствам. Валент хорошо понимал это и,
 отправив пешие когорты к Аримину548, а кавалерии поручив оборону тыла, в 
сопровождении немногих солдат, сохранивших ему былую верность, свернул в Умбрию,
 а оттуда в Тоскану, где его застало известие об исходе битвы под Кремо