я». Его медлительность дала 
возможность вителлианцам укрыться в виноградниках, где преследовать их было 
трудно из-за перепутанных лоз, тянувшихся от дерева к дереву. Рядом находился 
небольшой лесок, откуда они, осмелев, сделали вылазку и убили самых 
неосторожных из конных преторианцев. Ранен был и царь Эпифан281, ревностно 
призывавший всех сражаться за Отона.
      26.  В это время в бой ринулась отонианская пехота. Сокрушив основные 
силы противника, пехотинцы одно за другим обращали в бегство подходившие на 
помощь своим подразделения вителлианцев. Дело в том, что Цецина вводил в бой 
свои когорты не сразу, а по одной; это вызвало смятение, ибо страх, владевший 
бежавшими с поля битвы солдатами, передавался и тем, что порознь и неуверенно 
приближались к месту сражения. В лагере вителлианцев начался бунт. Возмущенные 
тем, что их не посылают в бой всех сразу, солдаты схватили и заковали в цепи 
префекта лагеря Юлия Грата, утверждая, будто он изменяет им в угоду своему 
брату, воевавшему на стороне Отона; брат его, трибун Юлий Фронтон, был в это же 
самое время арестован отонианцами на основании точно такого же обвинения. Между 
тем повсюду — на подступах к полю боя и при отступлении с него, в центре битвы 
и под валами укреплений — вителлианцами владел такой ужас, что все войско 
Цецины можно было бы уничтожить, если бы Светоний Паулин не приказал дать 
отбой; слух о конце сражения быстро распространился по обеим армиям. По словам 
Паулина, он решил так поступить из опасения, как бы его солдаты, утомленные 
боем и долгой дорогой, не оторвались от своих и не попали возле лагеря 
вителлианцев под удар свежих сил противника. Эти соображения командующего 
кое-кто считал правильными, но массой солдат его решение было встречено 
неодобрительно.
      27.  Это поражение не столько напугало вителлианцев, сколько заставило их 
стать более дисциплинированными, — и не в одной только армии Цецины, который 
обвинял во всем солдат, думавших, по его словам, больше о бунте, чем о битве; в 
войске Фабия Валента (дошедшем тем временем до Тицина) тоже перестали с 
презрением отзываться о противнике; движимые желанием вернуть утраченную славу, 
солдаты и здесь стали вести себя сдержаннее и почтительнее по отношению к 
командующему и подчиняться его приказам. Между тем все сильнее разгоралось 
большое восстание, о начале которого можно рассказать, лишь вернувшись 
несколько назад: говорить о нем ранее не было возможности, ибо это нарушило бы 
связность повествования о Цецине и его делах. Я уже упоминал282, что батавские 
когорты, которые Нерон, готовясь к войне, вывел из состава четырнадцатого 
легиона, услышали, находясь на пути в Британию, о восстании Вителлия и 
присоединились в земле лингонов к Фабию Валенту. Батавы эти вскоре стали вести 
себя нагло и самоуверенно: они приходили в палатки солдат и говорили, будто 
именно они, батавы, заставили выступить четырнадцатый легион, будто тем самым 
Нерон из-за них потерял Италию и будто вообще от одних батавов зависит исход 
войны. Солдат это оскорбляло, командующего раздражало. Перебранки и драки 
ослабляли дисциплину, и в конце концов Валент стал опасаться, что батавы, начав 
с дерзостей, кончат изменой.
      28.  По всем этим причинам, когда Валент получил сообщение, что конница 
тревиров и тунгры разбиты флотом Отона, а Нарбоннская Галлия окружена, он решил 
защитить союзников и прибегнуть к военной хитрости: разделить охваченные 
брожением когорты, представлявшие собой, пока они находились вместе, столь 
опасную силу, и отдал приказ части батавов выступить на поддержку осажденной 
провинции. Слух об этом приказе быстро распространился по армии, союзные войска 
пришли в уныние, а легионы — в ярость. «У нас забирают лучших воинов, — 
говорили солдаты. — Именно сейчас, когда враг стоит прямо перед нами, отправить 
ветеранов, победителей в стольких сражениях, — это все равно, что выгнать их из 
строя перед битвой. Если провинция важнее Рима и спасения империи, то всем нам 
надо идти туда; если же исход войны и судьба нашего дела решаются в Италии, то 
отделить сейчас от армии эти когорты — все равно что отсечь от тела самые 
могучие его члены».
      29.  Валент попытался было подавить восстание силами ликторов, но 
разъяренные солдаты бросились на него, кидали в него камни, а когда он 
обратился в бегство, устремились за ним, крича, что он присвоил себе и добычу, 
взятую у галлов, и золото, полученное от жителей Виенны, и все деньги, 
полагавшиеся им за труды. Пока Валент, переодетый рабом, прятался у одного из 
декурионов кавалерии, они разворотили тюки с его добром, сорвали его палатку и 
даже землю под ней перекопали дротами и копьями. Вскоре префект лагеря Алфен 
Вар, заметив, что восстание понемногу идет на убыль, решил покончить с ним 
хитростью: он запретил центурионам обходить посты, а трубачам не велел сзывать 
войско на работу и учения. Солдаты увидели, что никто ими не командует, и это 
больше всего испугало их. Сначала они как бы застыли в оцепенении, потом начали 
растерянно озираться, замолкли, притихли и, наконец, стали со слезами молить о 
прощении. Когда же Валент, которого все считали погибшим, появился, — плачущий, 
в безобразной одежде, но здравый и невредимый, — солдатами овладели радость, 
сострадание и любовь к своему полководцу. Чернь в веселии так же необузданна, 
как и в ярости. Ликующая толпа окружила Валента боевыми значками когорт и 
орлами легионов и понесла к трибуналу283, всячески восхваляя его и желая ему 
счастья. Он проявил разумную снисходительность и не стал требовать ничьей казни,
 хорошо зная, что во время гражданских войн солдатам позволено больше, чем 
полководцам. В то же время опасаясь, как бы войска не сочли подобную 
умеренность неискренней, он все-таки назвал несколько человек и указал на них 
как на виновных.
      30.  Армия занималась постройкой укреплений возле Тицина, когда пришло 
известие о том, что Цецина разбит. Сообщение это чуть было снова не вызвало 
мятежа; солдаты решили, что Валент медлил нарочно, из желания досадить Цецине, 
и что именно поэтому они