37, но даже и простой народ стал открыто сетовать, что судьба как бы 
нарочно выбрала из всех смертных двух самых бесстыдных, самых слабых и 
беспутных людей, дабы они верней погубили отечество. Люди уже не ждали ничего 
похожего на события недавнего времени — ужасного, но все же мирного. В их 
памяти вставали гражданские войны, Рим, вновь и вновь склоняющийся перед нашими 
же войсками, опустошенная Италия, разграбленные провинции, названия мест, 
напоминающие нам о наших бедах и поражениях, — Фарсалия и Мутина, Филиппы и 
Перузия138. Даже когда достойные люди боролись за принципат, рассуждали они, и 
то весь мир едва не погиб, но при победе Гая Юлия или Цезаря Августа власть 
императора все равно сохранялась, республика бы все равно осталась, взял бы 
верх Помпей или Брут. А теперь за кого молить богов — за Отона, за Вителлия? 
Молитвы за того и другого равно нечестивы, просьба о помощи тому или другому 
будет с равным негодованием отвергнута богами. Если же и разразится между ними 
война, все равно победитель будет хуже побежденного. Кое-кто предсказывал, что 
скоро выступит Веспасиан и восстанут войска на востоке. Хотя Веспасиан и был 
лучше тех двоих, все страшились новой войны и новых несчастий; да и слава, 
которая шла о Веспасиане, была не слишком доброй. Из всех римских государей он 
был единственным, кто, ставши принцепсом, изменился к лучшему.
      51.  Теперь, я полагаю, следует рассказать о том, как началось восстание 
Вителлия и какие причины его вызвали. Уничтожив Юлия Виндекса и его войска, 
германские легионы, без всякого труда и не подвергаясь опасностям, получили 
такие трофеи и такие почести, какие обычно достаются солдатам лишь в результате 
большой победоносной кампании. Они поэтому были полны боевого пыла, жаждали и 
дальше пользоваться плодами войны и грабежа, вместо того чтобы получать свое 
обычное жалованье. Уже в течение долгого времени служба не приносила им никаких 
доходов; солдаты все больше тяготились и местом службы, и здешним климатом, и 
воинской дисциплиной — столь неумолимой в мирное время и всегда ослабляющейся 
при внутренних распрях, когда обе стороны стремятся подкупить легионеров, а 
измена сходит с рук безнаказанно. В германских армиях было вдоволь людей, 
вооружения, коней; они были готовы к войне — и к той, что полезна государству, 
и к той, что может принести ему один лишь позор. Кроме того, до последнего 
похода люди знали только свою центурию или свой эскадрон139, а каждая армия 
была сосредоточена в своей провинции. На подавление восстания Виндекса были 
стянуты легионы из нескольких провинций; солдаты узнали друг друга, узнали 
галлов, в которых они теперь уже видели не союзников, как прежде, а побежденных 
врагов, и стали стремиться к новым походам, к новым распрям. Галльские племена, 
жившие по Рейну140, тоже жаждали перемен и больше всех старались пробудить 
ненависть к «гальбанцам»; в это новое прозвище они вкладывали теперь всю 
ненависть и презрение, которые связывались у них прежде с именем Виндекса. 
Прирейнские галлы люто ненавидели секванов, эдуев и их союзников141 и с 
жадностью мечтали захватить их укрепленные поселения, уничтожить их посевы, 
разорить их дома. Последние тоже делали все, чтобы возбудить к себе ненависть: 
они не только были жадны и вели себя нагло, как это обычно бывает с богачами, 
но и оскорбляли других галлов, а армию презирали на том основании, что Гальба 
одарил их142, освободил от четвертой части податей и обращался как с суверенным 
народом. В то же время в войсках ловко распускались слухи о том, что легионы 
будут подвергнуты децимации, что наиболее популярные центурионы будут уволены, 
а солдаты по легкомыслию верили этим сплетням. Отовсюду ползли мрачные вести, 
рассказывали об ужасах, которые происходят в Риме. Лугдунская колония, 
враждебная новому принцепсу и упорно сохранявшая верность Нерону, кишела 
слухами143. Однако больше всего выдумывали небылиц и охотнее всего им верили в 
самих лагерях. Тут царили ненависть и страх, сменявшиеся всякий раз, когда 
солдаты убеждались в своей силе, уверенностью в собственной безнаказанности.
      52.  Под самые декабрьские календы в зимние лагеря нижнегерманских 
легионов прибыл Авл Вителлий. Он стал внимательно разбираться в положении, 
которое здесь создалось: вернул многим их прежние должности, сделал наказания 
менее унизительными, смягчил взыскания. Движимый в большинстве случаев желанием 
добиться популярности, но иногда и из чувства справедливости, он беспристрастно 
распределил воинские должности, отменив назначения, которые Фонтей Капитон 
произвел за деньги или по грязным соображениям. Ничто здесь в сущности не 
выходило за пределы мер, которые обязан принимать консульский легат, но многие 
усматривали в них нечто большее. Перед людьми строгими и суровыми Вителлий 
заискивал, а среди своих сторонников слыл человеком славным и добродушным, 
потому что безрассудно и не считая раздавал и свои, и чужие деньги; войска так 
стосковались по настоящей власти144, что принимали за достоинства и самые его 
пороки. В обеих армиях было много людей скромных и спокойных, но немало дурных 
и необузданных. Однако особой алчностью и редкой дерзостью отличались легаты 
легионов Алиен Цецина и Фабий Валент145. Валент ненавидел Гальбу, так как 
считал, будто именно он, Валент, разоблачил в свое время тактику сознательных 
проволочек, проводившуюся Вергинием146, будто он же подавил в зародыше заговор 
Капитона, а император недостаточно вознаградил его. Поэтому он принялся 
подстрекать Вителлия к мятежу, всячески расхваливая ему боевой дух солдат. По 
его словам выходило, что нет места, где не гремела бы слава Вителлия, что 
Гордеоний Флакк не сможет ему помешать, что Британия поддержит его, а вслед за 
ней поднимутся и вспомогательные войска в Германии, что провинции ненадежны, 
власть старика колеблется и скоро рухнет. Пусть же Вителлий раскроет объятия и 
дары судьбы сами свалятся ему в руки: вполне естественно, что Вергиний, родом 
из всадников, сын никому неведомого отца, колебался принять власть, которая 
была ему не по плечу, и предпочитал ради собственной безопасности от нее 
уклониться. Таков ли Вителлий? Троекратное консульство отца, должности, которые 
он занимал совместно с п