юноши становятся в школах совершенными дураками, 
потому что им не показывают ничего, что есть в действительности, и они только и 
слышат, что о пиратах, стоящих с цепями на берегу; о тиранах, повелевающих 
сыновьям письменным приказом отрубить головы родным отцам; об ответах 
[оракулов], полученных во время моровой язвы: надо принести в жертву трех, а то 
и больше девушек… У людей, взросших на таких упражнениях, будет столько же 
здравого ума, сколько обоняния у тех, кто живет на кухне» (1-2).
   Успех в школе далеко не всегда обещал успех в суде. Когда Порций Латрон, 
друг Сенеки-отца и мастер декламации, выступил однажды в настоящем процессе, он 
до того смешался, что сразу же допустил грамматическую ошибку и овладел собой 
только тогда, когда заседание перенесли с Форума в закрытое, привычное ему 
помещение (Sen. contr. IX, praef. 3). «Выведи этих декламаторов в сенат, на 
форум, – говорил Сенеке-отцу Кассий Север, один из лучших ораторов того 
времени; – переменив место, они теряются; так люди, привыкшие жить взаперти, не 
в силах стоять под дождем и солнцем» (III, praef. 13). И убийственным 
приговором звучат слова Вотиена Монтана, хорошего знакомого Сенеки-отца, ритора 
и адвоката: «Тот, кто приготовляет декламации… хочет понравиться слушателю: он 
ищет одобрения себе, а не победы делу. И на форуме декламаторы не могут 
отделаться от своего порока; они считают своих противников глупцами, отвечают 
им что хотят и когда хотят и в погоне за красивым упускают необходимое… на 
форуме их пугает самый форум» (IX, praef. 1-3). «Когда речь идет о трех 
украденных козах, – поучал Марциал своего адвоката, – не надо говорить ни о 
Каннах, ни о войне с Митридатом, ни о Сулле, ни о Марии, ни о Муции: говори о 
трех козах» (VI. 19).
   Эти обвинения звучат достаточно авторитетно, но им можно противопоставить 
столь же авторитетное утверждение Квинтилиана, который считал декламации 
полезным упражнением и только требовал, чтобы сюжеты их были ближе к жизни: «То,
 что хорошо по существу своему, можно хорошо использовать» (II. 10. 2). На 
примере нескольких контроверсий он показал, чем для будущего адвоката полезны 
эти упражнения (VII. 1 и 3). Доводы, которые в школе приводятся в пользу детей, 
от которых отрекся отец (одна из постоянных тем в контроверсиях), можно 
употребить, защищая детей, которых отец лишил наследства и которые требуют его 
обратно (случай вполне реальный); школьная контроверсия на тему о неблагодарном 
муже, выгоняющем жену из дому, окажется небесполезной при решении в суде 
вопроса, по чьей вине произошел развод; поведение отцов в контроверсиях иногда 
так возмущает сыновей, что они обращаются в суд с обвинением отца в 
сумасшествии; в действительной жизни приходилось иногда просить о назначении 
опеки над отцом; «в суде разбираются дела, похожие на те, которые разбираются в 
контроверсиях» (VII. 4. 11). Плиний Младший и все видные адвокаты того времени 
вышли из риторского училища. Римляне были людьми практичными, и отцы, 
озабоченные будущностью своих сыновей, вряд ли бы посылали их в школу, где 
юноши занимались бы только словесной трескотней, от которой за порогом школы не 
было никакого толку.
   Риторская школа достигала тех практических целей, которые она себе ставила; 
вина ее была в другом. Она готовила не только для деятельности в суде: «Изучи 
лишь красноречие, от него легко перейти к любой науке: оно вооружает и тех, 
кого учит не для себя» (Sen. contr. II, praef. 3). Крупнейшие писатели, поэты и 
государственные деятели империи вышли из риторской школы. Окончивший риторскую 
школу получал общее гуманитарное образование. И тут этой школе можно, с нашей 
точки зрения, предъявить ряд тяжелых обвинений.
   Вспомним те предварительные упражнения, которые задает ученику учитель. 
Невольно спрашиваешь себя, что мог знать пятнадцатилетний мальчик о 
преимуществах жизни холостяка или женатого человека, как мог он громить 
развратника или, наоборот, защищать погоню за наслаждениями? Он орудовал чужими 
мыслями, прислушивался к звону слов; все обучение ставило себе одну цель – 
сделать ученика мастером убеждения – и отнюдь не заботилось о его нравственной 
выправке. Сенека-философ это хорошо понимал (epist. 106. 12); этим и 
объясняется его отрицательное отношение к современной ему школе. Квинтилиан мог 
утверждать вслед за стоиками, что только хороший человек станет хорошим 
оратором; ловкий выученик риторской школы блистательно доказал бы это положение,
 вовсе не ощущая при этом необходимости стоять отныне только на защите добра и 
правды. Мысль была не в ладу с сердцем и совестью, не затрагивала и не 
тревожила их.
   Юноша, окончивший школу грамматика и ритора, обладал множеством самых 
разносторонних знаний, но знания эти носили какой-то хрестоматийный характер. 
Это был ворох лоскутьев, собранных в самых разных местах, надерганных из самых 
различных областей. Он самодовольно разбирал эти лоскутки, любуясь ими сам и с 
гордостью показывая другим эти громогласные свидетельства своей учености: 
старинные, вышедшие из употребления слова, исторические анекдоты, названия 
ветров и созвездий, этимология слов, мнения философов по разным вопросам, 
географические справки – чего только нет! – и при этом, как мы уже видели, 
полное отсутствие интересов ко всякому обобщению, к предмету, взятому в целом: 
ряд эпизодов из римской истории, но этой истории как чего-то единого, дошедшего 
с отдаленнейших времен до его дней, будто и нет. Его заставляли много читать 
поэтов; он их знает, но видит в них только хорошее собрание редких слов и не 
совсем обычных оборотов, интересных мест и удачных сентенций. Его интересуют 
слова, не предметы, которыми эти слова обозначены. У Авла Геллия, которого 
можно считать образцом человека, сформировавшегося в риторской школе, есть 
интереснейшая глава, характеризующая отношение этих людей к окружающей природе. 
Вместе со своими друзьями он плывет в тихую звездную ночь из Эгины к Пирею: они 
«смотрят на сверкающие звезды», и заняты лишь этимологическими объяснениями их 
названий (II. 21). Передавая страшный р