|
юноши становятся в школах совершенными дураками,
потому что им не показывают ничего, что есть в действительности, и они только и
слышат, что о пиратах, стоящих с цепями на берегу; о тиранах, повелевающих
сыновьям письменным приказом отрубить головы родным отцам; об ответах
[оракулов], полученных во время моровой язвы: надо принести в жертву трех, а то
и больше девушек… У людей, взросших на таких упражнениях, будет столько же
здравого ума, сколько обоняния у тех, кто живет на кухне» (1-2).
Успех в школе далеко не всегда обещал успех в суде. Когда Порций Латрон,
друг Сенеки-отца и мастер декламации, выступил однажды в настоящем процессе, он
до того смешался, что сразу же допустил грамматическую ошибку и овладел собой
только тогда, когда заседание перенесли с Форума в закрытое, привычное ему
помещение (Sen. contr. IX, praef. 3). «Выведи этих декламаторов в сенат, на
форум, – говорил Сенеке-отцу Кассий Север, один из лучших ораторов того
времени; – переменив место, они теряются; так люди, привыкшие жить взаперти, не
в силах стоять под дождем и солнцем» (III, praef. 13). И убийственным
приговором звучат слова Вотиена Монтана, хорошего знакомого Сенеки-отца, ритора
и адвоката: «Тот, кто приготовляет декламации… хочет понравиться слушателю: он
ищет одобрения себе, а не победы делу. И на форуме декламаторы не могут
отделаться от своего порока; они считают своих противников глупцами, отвечают
им что хотят и когда хотят и в погоне за красивым упускают необходимое… на
форуме их пугает самый форум» (IX, praef. 1-3). «Когда речь идет о трех
украденных козах, – поучал Марциал своего адвоката, – не надо говорить ни о
Каннах, ни о войне с Митридатом, ни о Сулле, ни о Марии, ни о Муции: говори о
трех козах» (VI. 19).
Эти обвинения звучат достаточно авторитетно, но им можно противопоставить
столь же авторитетное утверждение Квинтилиана, который считал декламации
полезным упражнением и только требовал, чтобы сюжеты их были ближе к жизни: «То,
что хорошо по существу своему, можно хорошо использовать» (II. 10. 2). На
примере нескольких контроверсий он показал, чем для будущего адвоката полезны
эти упражнения (VII. 1 и 3). Доводы, которые в школе приводятся в пользу детей,
от которых отрекся отец (одна из постоянных тем в контроверсиях), можно
употребить, защищая детей, которых отец лишил наследства и которые требуют его
обратно (случай вполне реальный); школьная контроверсия на тему о неблагодарном
муже, выгоняющем жену из дому, окажется небесполезной при решении в суде
вопроса, по чьей вине произошел развод; поведение отцов в контроверсиях иногда
так возмущает сыновей, что они обращаются в суд с обвинением отца в
сумасшествии; в действительной жизни приходилось иногда просить о назначении
опеки над отцом; «в суде разбираются дела, похожие на те, которые разбираются в
контроверсиях» (VII. 4. 11). Плиний Младший и все видные адвокаты того времени
вышли из риторского училища. Римляне были людьми практичными, и отцы,
озабоченные будущностью своих сыновей, вряд ли бы посылали их в школу, где
юноши занимались бы только словесной трескотней, от которой за порогом школы не
было никакого толку.
Риторская школа достигала тех практических целей, которые она себе ставила;
вина ее была в другом. Она готовила не только для деятельности в суде: «Изучи
лишь красноречие, от него легко перейти к любой науке: оно вооружает и тех,
кого учит не для себя» (Sen. contr. II, praef. 3). Крупнейшие писатели, поэты и
государственные деятели империи вышли из риторской школы. Окончивший риторскую
школу получал общее гуманитарное образование. И тут этой школе можно, с нашей
точки зрения, предъявить ряд тяжелых обвинений.
Вспомним те предварительные упражнения, которые задает ученику учитель.
Невольно спрашиваешь себя, что мог знать пятнадцатилетний мальчик о
преимуществах жизни холостяка или женатого человека, как мог он громить
развратника или, наоборот, защищать погоню за наслаждениями? Он орудовал чужими
мыслями, прислушивался к звону слов; все обучение ставило себе одну цель –
сделать ученика мастером убеждения – и отнюдь не заботилось о его нравственной
выправке. Сенека-философ это хорошо понимал (epist. 106. 12); этим и
объясняется его отрицательное отношение к современной ему школе. Квинтилиан мог
утверждать вслед за стоиками, что только хороший человек станет хорошим
оратором; ловкий выученик риторской школы блистательно доказал бы это положение,
вовсе не ощущая при этом необходимости стоять отныне только на защите добра и
правды. Мысль была не в ладу с сердцем и совестью, не затрагивала и не
тревожила их.
Юноша, окончивший школу грамматика и ритора, обладал множеством самых
разносторонних знаний, но знания эти носили какой-то хрестоматийный характер.
Это был ворох лоскутьев, собранных в самых разных местах, надерганных из самых
различных областей. Он самодовольно разбирал эти лоскутки, любуясь ими сам и с
гордостью показывая другим эти громогласные свидетельства своей учености:
старинные, вышедшие из употребления слова, исторические анекдоты, названия
ветров и созвездий, этимология слов, мнения философов по разным вопросам,
географические справки – чего только нет! – и при этом, как мы уже видели,
полное отсутствие интересов ко всякому обобщению, к предмету, взятому в целом:
ряд эпизодов из римской истории, но этой истории как чего-то единого, дошедшего
с отдаленнейших времен до его дней, будто и нет. Его заставляли много читать
поэтов; он их знает, но видит в них только хорошее собрание редких слов и не
совсем обычных оборотов, интересных мест и удачных сентенций. Его интересуют
слова, не предметы, которыми эти слова обозначены. У Авла Геллия, которого
можно считать образцом человека, сформировавшегося в риторской школе, есть
интереснейшая глава, характеризующая отношение этих людей к окружающей природе.
Вместе со своими друзьями он плывет в тихую звездную ночь из Эгины к Пирею: они
«смотрят на сверкающие звезды», и заняты лишь этимологическими объяснениями их
названий (II. 21). Передавая страшный р
|
|