красноречия, переведя при этом технические термины риторских школ на латинский 
язык; с практическим приложением теории учащиеся могли познакомиться на его же 
речах.
   Риторская школа была до известной степени учебным заведением «специальным»: 
она готовила оратора. В республиканское время оратор был крупной политической 
силой; Август, по определению Тацита, «усмирил» политическое красноречие (dial. 
38), и юноше уже нечего мечтать о том, чтобы «слово его управляло умами и 
успокаивало сердца» (Verg. Aen. I. 149—153); полем его деятельности остается 
суд, где он будет выступать обвинителем или защитником (адвокатом, – сказали бы 
мы). Количество судебных дел в Риме было очень велико: Светоний пишет, что на 
двух прежних форумах стало тесно от людской толпы и множества судебных 
заседаний, и Август поэтому выстроил свой – третий – форум (Aug. 29. 1), 
значительно увеличил количество судей и понизил возраст, требуемый для избрания 
в судьи (32. 3); Калигула, «чтобы облегчить труд судей», опять увеличил их 
число (Suet. Cal. 16. 2); при Веспасиане количество тяжб настолько возросло по 
причине предшествующих смут, что для решения их пришлось прибегнуть к мерам 
экстраординарным (Suet. Vesp. 10). Хороший адвокат бывал завален делами. Плиний 
Младший стонал, что он «давно не знает, что такое отдых, что такое покой», 
потому что ему непрерывно приходится выступать в суде (epist. VIII. 9. 1). И 
опытный адвокат в полном сознании своей силы произносит: «Панцирь и меч хуже 
охранят в бою, чем красноречивое слово в суде, ограждение и оружие для 
подсудимого, которым ты его защитишь и поведешь в нападение» (Tac. dial. 5).
   Ораторская карьера была и почетной, и доходной. «Чье искусство по славе 
своей сравнится с ораторским?.. чьи имена родители втолковывают своим детям; 
кого простая невежественная толпа знает по имени, на кого указывает пальцем?» 
На ораторов, конечно, (Tac. dial. 7). Удачно провести в сенате или в 
императорском суде защиту или обвинение (среди страшных доносчиков 
императорского времени бывали крупные ораторы) значило заложить крепкое 
основание для своей известности и карьеры. И для обогащения тоже. Миллионные 
состояния, заработанные адвокатурой (Tac. dial. 8), были, конечно, исключением, 
но и средний заработок адвоката обеспечивал житье безбедное. Клавдий установил 
максимум адвокатского гонорара в 10 тыс. сестерций (Tac. ann. XI. 7); приятель, 
у которого Марциал попросил в долг 20 тыс. сестерций, посоветовал ему заняться 
адвокатской практикой: «разбогатеешь» (II. 30), и поэт за свое выступление 
(окончившееся провалом) потребовал 2 тыс. (VIII. 17). Один из гостей 
Тримальхиона, старьевщик Эхион, мечтает сделать из своего сына адвоката: 
«Посмотри на адвоката Филерона; не учись он, куска хлеба у него бы не было. 
Недавно еще таскал на спине кули на продажу, а теперь гляди! Величается перед 
самим Норбаном» (Petr. 46). Текст этот чрезвычайно интересен: риторская выучка 
не только доставляла обеспеченное существование – она выводила человека из 
низов на довольно высокую ступень общественной лестницы.
   В школе ритора ученик должен был обучиться тому, что делало его искусным 
судебным оратором: усвоить приемы, с помощью которых легче выиграть процесс, 
обезоружить противника, привлечь на свою сторону судей. Квинтилиан оставил 
довольно подробную программу преподавания в риторской школе. Сначала обучение 
шло по той же линии, что и в школе грамматика, но было несколько усложнено. 
Ученики писали рассказы на заданные темы, прибавляя к ним свои рассуждения, в 
которых выражали или сомнения по поводу изложенного события, или, наоборот, 
полную уверенность в том, что так и было. «Можно ли поверить, будто на голову 
сражающегося Валерия сел ворон, который клювом и крыльями бил по лицу его 
противника галла? Сколько возможностей и подтвердить этот факт, и его 
опровергнуть! Часто ставят вопрос, когда и где произошло такое-то событие, кто 
принимал в нем участие: у Ливия тут часто бывают сомнения, и историки между 
собой разногласят».
   «Отсюда ученик постепенно начнет переходить к большему: восхваляет славных 
мужей и порицает бесчестных… различие и многообразие материала упражняет ум и 
образует душу созерцанием хорошего и дурного». Ученик приобретает, таким 
образом, множество знаний и «вооружается примерами», которые ему очень 
пригодятся в суде. С этим упражнением соединяется сравнительная характеристика 
обоих лиц: кто лучше? кто хуже? Потом он должен разрабатывать «общие места» 
(communes loci): дать характеристику игрока, прелюбодея, легкомысленного 
человека, рассматривая их как некие типы и осуждая порок в его отвлечении от 
определенного лица. «Материал здесь берется прямо из судебных заседаний: 
прибавь имя ответчика, и обвинение готово». Иногда ученик берет под защиту 
распущенность и любовь, сводника и паразита, «но так, чтобы извиняем был не 
человек, а проступок».
   Дальше следуют «положения» (theses): где лучше жить – в городе или в 
деревне; кто заслуживает большей похвалы – законовед или военный; следует ли 
жениться; надо ли добиваться магистратур? «Для рассуждений в суде эти 
упражнения очень полезны». Затем Квинтилиан вспоминает «полезный и приятный вид 
упражнений», с помощью которых его учителя подготовляли учеников к делам, где 
большое место отводится предположениям. Это «вопросы» – рассуждения, в которых 
автор развивает различные гипотезы: «почему Венера у лакедемонян вооружена?», 
«почему Купидона считают мальчиком крылатым и вооруженным стрелами и факелом?» 
Некоторые из таких «вопросов» («можно ли всегда полагаться на свидетелей», 
«можно ли доверять и детям») «до такой степени связаны с судебными процессами, 
что некоторые и неплохие адвокаты записывали свои сочинения, хорошенько их 
вытверживали и в случае надобности украшали ими свои речи, словно нашивками» 
(II. 4. 15-32).
   Эти ученические упражнения шли наряду с чтением историков и ораторов 
(последних по преимуществу); учитель объяснял ученикам достоинства и недостатки 
прочитанного. Квинтилиан рекомендовал учителю сначала прочесть текст самому, 
затем вызвать кого-нибудь из учеников и заставить его прочесть этот отрывок 
вно