одке Вицетии, лежавшем на пути из Вероны в Аквилею, в 
доме хозяина его матери-рабыни. Мальчиком хозяева отправили его в свою ткацкую 
мастерскую, и познания, приобретенные в ней наблюдательным мальчишкой, очень 
пригодились ему в дальнейшем. Лениво ли работал он в ткацкой или не оказалось 
никого более подходящего, но только его приставили к хозяйскому сыну с приказом 
сопровождать мальчика в школу и носить за ним его «портфель» (капсу). Мальчишка 
был и смышлен, и любознателен; прислушивался ли он к урокам в школе, взял ли на 
себя роль учителя его молодой хозяин и втолковывал ему школьную премудрость, 
пока оба мальчика шагали из дому в училище и обратно, – как бы то ни было, но 
Палемон выучился грамоте и не только грамоте: он был настолько образован, что 
составил «Руководство по грамматике», которое, по мнению Узенера (H. Usener. 
Ein altes Lehrgeb?ude der Philologie. Sitzungsber. d. M?nch. Akad. d. Wissensch.
, 1892. С. 630), представляло собой переработку учебника по грамматике 
знаменитого Дионисия Фракийца. Отпущенный на волю, он отправился в Рим, открыл 
там свою грамматическую школу и считался первым среди учителей: у него была 
великолепная память, много знаний и язык, о котором говорят, что он «хорошо 
подвешен».Трудно найти людей и по судьбе своей, и по нравственному облику столь 
противоположных, как Палемон и Орбилий. Палемон принадлежал к числу самых 
неприятных людей древнего мира: был он тщеславен (о тщеславии, как 
отличительной черте его душевного склада, помнили и после его смерти, – см. Pl. 
XIV. 50), самомнителен до глупости, лишен уважения к подлинным заслугам. 
Дерзость его изумляла даже Светония: «Он называл М. Варрона свиньей и говорил, 
что наука родилась с ним и с ним умрет» (de gram. 23). В нравственном отношении 
это была фигура настолько грязная, что и Тиберий, и Клавдий громко 
предостерегали от посылки детей к нему в школу; подробности, сообщаемые о нем 
Светонием, непереводимы. Ему не приходилось жить «под черепицами», так как 
школа давала ему в год 400 тыс. сестерций, но и этого ему, по-видимому, не 
хватало. Распущенный образ жизни («он был так изнежен, что купался по нескольку 
раз в день») не помешал ему заняться коммерческими предприятиями и повести их к 
вящей для себя выгоде. Он открыл мастерскую дешевой одежды: бывший ученик 
ткацкой мастерской, видимо, не забыл, как разбираться в тканях и определять их 
качество; он купил заброшенный виноградник поблизости от Рима за 600 тыс. 
сестерций и сумел организовать хозяйство так, что через восемь лет у него 
купили урожай на корню за 400 тыс. сестерций: ученый грамматик был оборотист, 
сметлив и чуял, где можно нажиться.]. Это не только учителя: это ученые с 
широким кругом интересов, иногда писатели, всегда почти литературные критики и 
законодатели вкуса. Они занимаются историей, лингвистикой, историей литературы, 
толкуют старых поэтов (Энний, Луцилий), а иногда и загроможденные ученостью 
поэмы своих современников («Смирна» Цинны), подготовляют исправленные издания, 
роются в дебрях римской старины, пишут драгоценные справочники, содержащие 
объяснения старых, непонятных слов и древних обычаев. Они раздумывают над 
вопросами преподавания, ищут новых путей, иногда безошибочно их находят и смело 
по ним идут (Цецилий Эпирот вводит в школу чтение современных поэтов; Веррий 
Флакк заменяет телесные наказания системой соревнований и наград). Отпущенники, 
чаще всего греки, они свои люди в кругу римской аристократии; сыновья знатных 
семей у них учатся; зрелые писатели (Саллюстий, Азиний Поллион) обращаются за 
помощью и советом. Они состоят в дружбе с людьми, чьи имена сохранила история, 
и умеют быть верными друзьями: Аврелий Опил не покинул Рутилия Руфа, 
осужденного на изгнание; Леней обрушил свирепую сатиру на Саллюстия, 
осмелившегося задеть Помпея, его покойного патрона. Перед ними открываются 
двери императорских дворцов: Юлий Цезарь учился у Гнифона, Август пригласил 
Веррия Флакка в учителя к своим внукам, Палатинской библиотекой ведал Гигин.
   Эта ученая и учительская аристократия давала тон и указывала путь всему 
учительству римской школы; от способностей, сил и добросовестности каждого 
зависело приблизиться к этим образцам или остаться далеко позади. Квинтилиан 
вспоминал таких грамматиков, которые «вошли только в переднюю этой науки» и 
застыли в своем преподавании на материале, почерпнутом из старых записей, 
составленных учениками, которые слушали лекции знаменитых «профессоров» (I. 5. 
7).
   Вряд ли, однако, таких было много; тот же Квинтилиан вынужден признать, что 
«всю свою жизнь, как бы долга она ни была, тратят они на работу» (XII. 11. 20). 
На их обязанности лежало научить мальчиков правильно говорить и писать и 
основательно ознакомить с литературой, главным образом с произведениями поэтов. 
Уже первая задача при отсутствии научно разработанной грамматики и твердо 
установленных правил была трудна; вторая требовала больше, чем простой 
начитанности: грамматик должен был чувствовать себя хозяином в ряде областей, 
смежных с литературой, начиная от философии и кончая астрономией. От него 
требовали, чтобы он «знал всех писателей, как свои пять пальцев» (Iuv. 7. 
231—232). В конце республики, по сведениям Светония (gram. 3), в Риме было 
больше двадцати школ, и число их, конечно, росло и росло. Чтобы удержать 
учеников, чтобы привлечь большее число их, грамматик должен был работать и 
работать. Обширные знания и умение их передать были в числе первых средств, 
собиравших к нему молодежь.
   Начиналось обучение у грамматика с самых простых упражнений: он старался 
уничтожить недостатки произношения, «все, что отдает деревней или чужеземным 
происхождением» (Quint. XI. 3. 30), учил отчетливо выговаривать каждую букву, 
ставить правильные ударения, не путать долгих и кратких, не глотать окончаний. 
Мальчик узнает, что есть гласные и согласные, что один звук может заменяться 
другим, склоняет и спрягает. Ему сообщают, каких ошибок (vitia) должен он 
избегать в языке (варваризмы, солецизмы, метаплазмы, т. е. неправильная форма 
слова, допущенная ради соблюдения размера), знакомят с метрикой, с тропами и 
фигурами речи. Когда эти элементарные знания усвоены, приступают к изучению 
образцовых произведений литературы: ученик читает их, слушает комментарий к ним,
 выучива