Расписными Сводами.
   Квартиры в инсулах можно было переделывать с целью увеличения или уменьшения 
их. В Доме с Расписным Потолком квартира в первом этаже (типа «односторонней» 
квартиры) располагала по первоначальному плану пятью комнатами внизу и еще 
сколькими-то комнатами наверху, с которыми ее соединяла внутренняя лестница. 
Потом эту лестницу сломали и разделили нижнюю квартиру глухой стеной на две 
части: получилось два помещения скромных размеров (по тогдашним понятиям) – 90 
и 60 м2. В Доме Юпитера и Ганимеда, наоборот, квартира, занимавшая 
первоначально только первый этаж, была затем соединена внутренней лестницей с 
какими-то комнатами во втором этаже.
   Так как мебели ни в одной комнате не сохранилось, то судить о назначении 
каждой из них невозможно. Ясно только одно: в каждой квартире были одна или две 
парадных комнаты, которые можно сразу же определить и не только по их размерам 
(в Доме Юпитера и Ганимеда, например, такая комната находилась в 
северо-восточном углу; она равна по величине двум остальным – 6.8x8.3 м). Часто 
они выше остальных, очень светлы, фрески и мозаики в них лучше, чем в других. 
Мы видели уже эти комнаты в квартирах жилого массива, находящегося в саду. В 
Доме с Расписным Потолком квартира по первоначальному плану располагала двумя 
такими парадными помещениями. В квартирах односторонних этот план можно считать 
почти стандартным: две больших комнаты в противоположных концах квартиры (если 
парадная комната одна, то она всегда подальше от входа), освещенных прямо с 
улицы или со двора; коридор, иногда широкий (4 м), иногда уже (3 м), очень 
светлый, обращенный, как и парадные комнаты, прямо на улицу или во двор, и три 
или две комнаты, которые в этот коридор выходят и освещаются от него. В 
квартирах двухсторонних этот план тоже встречается, но реже.
   Эти квартиры, большие, многокомнатные, с высокими потолками (3.5 м – обычная 
высота), залитые светом, часто с прекрасной отделкой, предназначались, конечно, 
для людей более или менее состоятельных. Люди победнее жили в квартирах попроще.

   В конце I в. н.э. целый квартал был застроен домами, которые итальянские 
археологи назвали «домиками». Это маленькие одноэтажные двухквартирные 
коттеджики с мезонинами. Квартиры в них совершенно однотипны и устроены по 
одному, уже знакомому нам плану: парадная комната в одном конце (30 м2), в 
противоположном – другая, значительно меньшая (около 12 м2), коридор (шириной 
около 3 м), две маленьких комнатки, которые на него выходят, и кухня с уборной. 
Вся квартира занимает площадь около 90 м2. Об отделке здесь не беспокоились; 
наружные стены сложены хорошо, внутренние небрежно облицованы кусочками туфа 
неправильной формы (opus incertum). Наверх ведут деревянные лестницы. Домики 
эти, по мнению Беккати, были заселены людьми небогатыми, но у которых все же 
хватало средств, чтобы иметь отдельную квартиру, а не жить на антресолях в 
своей мастерской или лавке; тут селились отпущенники, занимавшие маленькие 
магистратуры, торговцы средней руки, ремесленники побогаче [56 - scavi di ostia.
 rome, 1954. С. 125, 126.].
   Если от этих археологических данных мы обратимся к литературным источникам, 
к авторам, у которых имеются сведения о римских инсулах и о том, как там жилось,
 мы будем поражены кричащим несоответствием. Обвалы, пожары, холод, темнота – 
есть и деловое констатирование этих фактов, есть и эмоциональные жалобы, 
которые сыплются градом. В Риме, пишет Страбон (235), «строятся непрерывно по 
причине обвалов, пожаров и перепродаж, которые происходят тоже непрерывно. Эти 
перепродажи являются своего рода обвалами, вызванными по доброй воле: дома по 
желанию разрушают и строят наново». Как о чем-то совершенно естественном, он 
сообщает, что перипатетик Афиней погиб ночью при обвале дома, где находилась 
его квартира (670). Цицерон пишет Аттику (XIV. 9), что две его таберны 
обваливаются и оттуда сбежали не только люди, но и мыши; Плутарх (Crass. 2) 
называет пожары и обвалы «сожителями Рима». Для Сенеки болезнь и пожар явления 
естественные и неизбежные. «Что здесь неожиданного? – спрашивает он себя и 
продолжает. – Часто раздается грохот обваливающегося здания» (de tranq. animi, 
XI. 7); «мы совершенно спокойно смотрим на покосившиеся стены инсулы в дырах и 
трещинах», – пишет он в другом месте (de ira, III. 35. 5); «какое благодеяние 
оказывает нам тот, кто подпирает наше пошатнувшееся жилище и с искусством 
невероятным удерживает от падения инсулу, давшую трещины с самого низу!» (de 
benef. VI. 15. 7). Ювенала это искусство в восторг не приводило: "Кто в 
прохладном Пренесте, в Вольсиниях, лежащих среди лесистых гор, в захолустных 
Габиях или в Тибуре, стоящем на крутой скале, боится или боялся, что дом у него 
рухнет? А мы живем в городе, большая часть которого держится на подпорках. Дом 
наклоняется; управляющий заделывает старую зияющую трещину и советует спокойно 
спать, хотя дом вот-вот рухнет" (111. 190—196). Свидетельства эти так 
единогласны, что не доверять им нет основания. Возможно ли их примирить с 
данными археологии?
   Остановимся вкратце на строительной технике римлян. Стены усадьбы, которую 
строил себе Катон (14), были выведены из щебня (caemeta), залитого для связи 
раствором из обожженной извести и песку. Этот способ стройки назывался «бутовой 
кладкой» – opus caementicium. Облицовка стен в разное время была разной: во II 
в. до н.э. для нее брали небольшие камни неправильной формы, чаще всего туфовые,
 и укладывали их без всякого порядка в штукатурке – поэтому и называлась такая 
облицовка «неточной» (opus incertum). С середины I в. до н.э. она «сетчатая»: в 
штукатурный раствор укладывают правильными рядами небольшие обтесанные кубики 
так, что стена производит впечатление туго натянутой сети. С императорского 
времени на облицовку идет обычно кирпич.
   Бутовая кладка давала возможность строить и быстро, и дешево (мелкий щебень, 
битый кирпич, глиняные черепки, осколки мрамора – все шло в дело, а рабочих 
высокой квалификации не требовалось). В самом конце III в. до н.э. найден б