а за то, что он чихнул или кашлянул в 
присутствии гостей (Sen. epist. 47. 3).
   Были среди римских рабовладельцев не одни изверги; мы знаем и добрых, 
по-настоящему человечных и заботливых хозяев. Такими были Цицерон, Колумелла, 
Плиний и его окружение. Плиний позволяет своим рабам оставлять завещания, свято 
выполняет их последнюю волю, всерьез заботится о тех, кто заболел; разрешает им 
приглашать гостей и справлять праздники. Марциал, описывая усадьбу Фаустина, 
вспоминает маленьких vernae, рассевшихся вокруг пылающего очага, и обеды, за 
которыми «едят все, а сытый слуга и не подумает завидовать пьяному 
сотрапезнику» (III. 58. 21 и 43-44). У Горация в его сабинском поместье «резвые 
vernae» сидели за одним столом с хозяином и его гостями и ели то же самое, что 
и они (sat. II. 6. 65 – 67). Сенека, возмущавшийся жестокостью господ, вел себя 
со своими рабами, вероятно, согласно принципам стоической философии, которые 
провозглашал.
   Мы не можем установить статистически, кого было больше, плохих или хороших 
хозяев, и в конце концов это не так важно; и в одном и в другом случае раб 
оставался рабом; его юридическое и общественное положение оставалось тем же 
самым, и естественно поставить вопрос, как влияло рабское состояние на человека 
и какой душевный склад оно создавало. Какие были основания у Тацита и Сенеки 
говорить о «рабской душе» (ingenium ser vile)?
   Чужой в той стране, куда его занесла злая судьба, раб равнодушен к ее 
благополучию и к ее несчастьям; его не радует ее процветание, но и горести ее 
не лягут камнем на его душу. Если его забирают в солдаты (во время войны с 
Ганнибалом два легиона были составлены из рабов), то он идет не защищать эту 
безразличную ему землю, а добывать себе свободу: он думает о себе, а не обо 
всех. Люди отняли у него все, чем красна жизнь: родину, семью, независимость, 
он отвечает им ненавистью и недоверием. Далеко не всегда испытывает он чувство 
товарищества даже к собратьям по судьбе. В одной из комедий Плавта хозяин дома 
велит своей челяди перебить ноги каждому соседскому рабу, который вздумал бы 
забраться к нему на крышу, кроме одного, и этот один отнюдь не обеспокоен 
судьбой товарищей: «плевать мне, что они сделают с остальными» (Miles glorios. 
156—168). Объединение гладиаторов, ушедших со Спартаком, или тех германцев, 
которые, попав в плен, передушили друг друга, чтобы только не выступать на 
потеху римской черни, явление редкое – обычно другое: люди, которые живут под 
одной крышей, ежедневно друг с другом встречаются, разговаривают, шутят, 
рассказывают один другому о своей судьбе, своих бедах и чаяниях, хладнокровно 
всаживают нож в горло товарищу. Цирковые возницы не остановятся перед любой 
хитростью, обратятся к колдовству лишь бы погубить товарища-соперника. В мирной 
обстановке сельской усадьбы хозяин рассчитывает на то, что рабы будут друг за 
другом подглядывать и друг на друга доносить. Раб отъединен от других, 
заботится только о себе и рассчитывает только на себя.
   Раб лишен того, что составляет силу и гордость свободного человека, – у него 
нет права на свободное слово. Он должен слыша не слышать и видя не видеть, а 
видит и слышит он многое, но высказать по этому поводу свое суждение, свою 
оценку не смеет. Перед его глазами совершается преступление – он молчит; и 
постепенно зло перестает казаться ему злом: он притерпелся, обвык, нравственное 
чутье у него притупилось. Да и чужая жизнь интересна ему только в той степени, 
в какой от нее зависит его собственная; в этом мире единственное, что есть у 
него, – это он сам, и его будущее зависит только от него. По странной иронии 
судьбы этот человек, став «вещью», оказывается кузнецом своей судьбы. Ему надо 
выбиться из своего рабского состояния, и он выбирает путь, который кажется ему 
наиболее верным и безопасным: он опутывает душу хозяина ложью и лестью – 
усердно выполняет все его приказания, повинуется самым гнусным его прихотям; 
«что бы ни приказал господин, ничто не позорно», – скажет Тримальхион. Умный и 
наблюдательный, он быстро подмечает пороки и слабости хозяина, ловко потакает 
им, и скоро хозяин уже не может обойтись без него: он становится его правой 
рукой, советником и наперсником, заправилой в доме, грозой остальных рабов, а 
иногда и несчастьем для всей семьи (история Стация, раба, а потом отпущенника 
Цицеронова брата Квинта). Он изгибается перед хозяином: хозяин – сила, и 
высокомерно дерзок со всеми, в ком нет силы. Если ему будет выгодно предать 
хозяина и донести на него, он предаст и донесет. Моральные колебания ему 
неизвестны; законы нравственности его не связывают: он не подозревает об их 
существовании. «Сколько рабов, столько врагов», – поговорка возникла на 
основании опыта и наблюдения.
   Не все рабы были, конечно, таковы. Были люди, которые не мирились со своей 
рабской судьбой, но сбросить ее путем угодничества и пресмыкания не могли и не 
умели. Жизнь их становилась сплошным протестом против законов злого и 
несправедливого мира, который подчинил их себе. Протест этот мог выражаться 
очень различно в зависимости от нравственного склада и умственного уровня. Одни 
становились просто «отчаянными»: ни плети, ни колодки, ни мельница ничего с 
ними не могли поделать; они пили, буянили, дерзили: это был их способ выражать 
свою ненависть и свое презрение к окружающему. Другие умело эту ненависть 
скрывали, копили ее в себе, ожидая своего часа, и когда он приходил, обрушивали 
ее все равно на кого, лишь бы на сытых и одетых, на тех, кто походил на 
человека, который ими помыкал и втаптывал в грязь. Они расправлялись с хозяином,
 сбегали, уходили в разбойничьи шайки, жадно прислушивались, нет ли где 
восстания. В войске Спартака было много таких.
   Люди, более мирные и обладавшие малым запасом внутренней силы, мирились со 
своей долей и старались только устроиться так, чтобы рабское ярмо не слишком 
натирало им шею. Они прилаживались к дому и всему домашнему строю и жили со дня 
на день, не заглядывая дальше сегодня, потихоньку ловчась и выгадывая себе хоть 
крохотный кусочек жизненных удобств и удовольствий. Полюбоваться на гладиаторов,
 забежать в харчевню и поболтать с приятелем, съесть кусочек мяса, отведать 
жирной лепешки, зайти к дешевой продажной ж