й среде было, конечно, исключительным: трудно было и не оценить его 
блестящего таланта и не убояться его язвительных эпиграмм; язык у него был 
«острее острой стали». По одной из этих причин, а может быть, и по обеим он 
получил от своих патронов (клиент мог иметь нескольких патронов) в дар и пару 
мулов (VIII. 61. 7), и дом на тихом Квиринале (IX. 18. 2; 97. 8), и землю под 
Номентом, которая давала пусть и небольшой, но все же доход, а кроме того, 
возможность не видеть тех, кого поэт не хотел видеть (II. 38), и наслаждаться 
досугом и отдыхом (VI. 43). Клиентская служба, на которую Марциал так жаловался,
 дала ему безбедное житье, и это был единственный для него путь достичь 
известной обеспеченности. О существовании того, что ныне называется авторским 
правом, в древнем Риме и не подозревали. Книга, вышедшая в свет, принадлежала 
всем; томики и свитки Марциала продавались в двух лавках: у Секунда (I. 2) и у 
Атректа (I. 117); и любой покупатель, если у него были рабы-переписчики, мог 
отдавать его стихи в переписку и продавать эти экземпляры кому хотел и за 
сколько хотел. Стихи Марциала распевали в Британии, но его кошелек «ничего об 
этом не знал» (XI. 3. 5-6). Книгопродавец мог купить у автора его произведение, 
чтобы издать его первым, но так как с появлением книги на прилавке кончалось и 
право собственности на нее, то, конечно, о хорошем литературном заработке не 
могло быть и речи. Поэт-бедняк при всей своей талантливости должен был идти в 
клиенты, каким бы унижением ни казалась для него клиентела.
   Марциал издевается над голодным клиентом, который, попав на обед к патрону, 
по нескольку раз отведывает от одного и того же блюда и уносит с собой, по 
существовавшему в Риме обычаю, все остатки, которые только удалось захватить 
(VII. 20). Сам он, однако, признается, что хотя ему и совестно, но он «гонится, 
да, гонится за твоим обедом, Максим» (II. 18. 1). Как же должны были «гоняться» 
за хорошим обедом его «голодные друзья»-клиенты (III. 7. 4)!
   Эту погоню за чужим обедом, упоминанием о которой полна литература того 
времени, склонны объяснять охотой пожить за чужой счет и чревоугодием. Это 
объяснение будет верно только отчасти. Дело в том, что по своим жилищным 
условиям клиент сплошь и рядом вынужден был питаться всухомятку, и обед у 
патрона был для него единственной возможностью получить горячую пищу. В самой 
жалкой деревенской хижине был очаг; бедняк Симил (Pseudo-Verg. Moretum) пек 
хлеб у себя дома. В многоэтажной инсуле нигде никакого очага не было и быть не 
могло, готовить на жаровне в тесноте маленькой многолюдной квартиры было 
неудобно, а подчас и просто невозможно. «Жирные харчевни» Горациева времени 
вынуждены были, по указам Клавдия, Нерона и Веспасиана, свести ассортимент 
своих кушаний к одним вареным бобам; даже получить горячую воду, которой обычно 
разбавляли вино, было невозможно. Оставались только уличные разносчики, 
торговавшие горячими кушаньями (Mart. I. 41). Но всюду ли они бродили и всегда 
ли удавалось их поймать? И в Риме, кроме того, климат вовсе не такой райский, 
чтобы всегда приятно и удобно было есть на улице.
   Обед у патрона, о котором мечтал клиент, часто превращался для него в 
источник горького унижения. По скупости ли, по пренебрежению ли к этим людям, 
которых пригнала к нему нужда и которые покинут его сейчас же, как только 
найдут кого-нибудь более щедрого и участливого (Mart. IV. 26), но патрон 
устраивал два очень разных обеда: один для себя и другой для клиентов. «Я 
оказался на обеде у совершенно постороннего человека, – пишет Плиний, – и ему и 
нескольким гостям в изобилии подавались прекрасные блюда; остальных угощали 
плохо и мало. Вино хозяин разделил по трем сортам… одно предназначалось для 
него и для меня, другое для друзей пониже, третье для своих и моих отпущенников.
 Мой ближайший сосед заметил это и спросил меня, одобряю ли я такой порядок за 
столом. Я ответил отрицательно. „А какой обычай у тебя?“ – спросил он. – „Всем 
подается одно и то же: я приглашаю людей, чтобы угостить их обедом, а не 
опозорить, и уравниваю во всем тех, кого сравняло мое приглашение“» (epist. II. 
6. 1-3). Поведение Плиния было скорее исключением, чем правилом. Пятая сатира 
Ювенала содержит очень красочное описание того, что ест патрон, и того, что 
дают его гостям-клиентам. Марциал подтвердил это описание: патрон ест 
лукринских устриц, шампиньоны, камбалу, прекрасно зажаренную горлицу; клиенту 
подают съедобные ракушки, «свиные грибы», маленького леща и сороку, издохшую в 
клетке (III. 60). У Лупа (вероятно, того самого, который подарил Марциалу 
имение, меньшее, чем подоконник) его любовнице подают хлеб из первосортной 
пшеничной муки, а сотрапезнику-клиенту – из черной, последнего качества; она 
пьет сетинское вино, а он – «темный яд из этрусского бочонка» (Mart. IX. 2; 
вина из Этрурии считались плохими). День несчастного клиента начинался с 
унижений и унижением заканчивался.


   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. РАБЫ
   Без раба, его труда и умения, жизнь в древней Италии замерла бы. Раб 
трудится в сельском хозяйстве и в ремесленных мастерских, он актер и гладиатор, 
учитель, врач, секретарь хозяина и его помощник в литературной и научной работе.
 Как разнообразны эти занятия, так и различны быт и жизнь этих людей; ошибкой 
было бы представлять рабскую массу как нечто единое и единообразное. Но что 
знаем мы об этом быте и этой жизни?
   Хуже всего осведомлены мы о жизни раба-ремесленника. Археологические находки,
 фрески, изображения на памятниках и саркофагах познакомили нас с устройством 
различных мастерских и с техникой разных ремесел. Но ни эти находки, ни надписи 
ничего не говорят о быте рабов-ремесленников. Организация же работ в мастерских,
 их управление, соотношение рабск