то человеку не хочется гибнуть". "Бей его, жги!" (медливших гнали в бой огнем 
и бичами). "Почему так трусит он мечей? Почему не хочет храбро убивать? Почему 
не умирает с охотой?". Толпа могла потребовать, чтобы раненого добили. Слова 
Сенеки, что "человек для человека – вещь священная" прозвучали как в 
безвоздушном пространстве, никем не услышанные, никем не подхваченные. Марциал 
в одной из своих эпиграмм, восхваляющих представления, данные в только что 
отстроенном Флавиевом амфитеатре (он только в XI в. н.э. получил название 
Колизея), обмолвился страшными [с.96] словами: "Тигрица, пожив среди нас, стала 
свирепее". Ужас и отвращение испытываешь перед этой бескорыстной жестокостью, 
перед этой способностью любоваться чужими страданиями. Почему люди, которые 
вставали на защиту невинно осужденных, забрасывали камнями магистрата, 
принуждавшего идти в гладиаторы свободного человека, не жалели жизни, спасая 
людей из огня, – почему для этих людей страшные сцены в амфитеатре были 
излюбленным зрелищем? На тему о падении римских нравов писали много, начиная с 
XVIII в. Не говоря уже о том, что вопрос этот требует коренного пересмотра и 
совершенно другой постановки, "падение нравов" здесь ничего не объясняет, 
потому что увлечение гладиаторами во II в. до н.э., когда нравы еще не "упали", 
было таким же сильным, как и во II в. н.э.
   Императорские распоряжения и запреты относились к Риму и на остальную Италию 
не распространялись. Муниципальная знать не обладала ни богатством, ни 
влиятельностью сенатской аристократии; представители ее мало что значили за 
пределами родного города, и в большинстве своем это были люди, выдвинувшиеся 
при новом режиме и ему искренне преданные. Не было смысла их ограничивать, и 
муниципальные магистраты, члены городской думы и просто богатые и влиятельные 
граждане не упускают случая развлечь родной город гладиаторскими играми. Их 
часто устраивают в благодарность за избрание на какую-нибудь должность, из 
желания приобрести расположение народа. Дает их обычно городская знать: в 
Помпеях, например, – квинквеннал Нигидий Май, эдил Суетий Церт, фламин Децим 
Валерий; в Остии, большой торговой гавани, – Луцилий Гамала, член одной из 
самых видный остийских семей; в маленьком Ланувии – эдил Марк Валерий; в Габиях,
 одно имя которых вызывало у римлян представление о сонном захолустье, жрица 
Агусия Присцилла "устроила изрядные игры в честь императора Антония Пия, отца 
отечества, и детей его".
   Можно было превратить гладиаторские игры в источник дохода. В правление 
Тиберия, который и сам не любил гладиаторских игр, и римлян баловал этим 
зрелищем не очень охотно, некий отпущенник Атилий решил построить в Фиденах 
(небольшой городок километрах в семи от Рима) деревянный амфитеатр, правильно 
рассчитывая, что римляне хлынут на игры, которые здесь будут [с.97] устраивать. 
Прибыль для себя предвидел он верную и богатую. Соображения его оправдались 
только в одной части: на первое же зрелище собралась, действительно, огромная 
толпа, но наспех сколоченные деревянные сидения рухнули, и 50 тысяч человек 
было убито и перекалечено. Это несчастье потрясло Рим; сенат запретил 
устраивать гладиаторские бои людям, не имевшим всаднического ценза (400 тыс. 
сестерций), и строить амфитеатры, не обследовав предварительно, "прочна ли 
почва".
   Во времена республики многие богатые и знатные люди формировали 
гладиаторские отряды из своих рабов: это было выгодно во многих отношениях. 
Будущих гладиаторов обучали в специальных заведениях, которые, назывались 
"гладиаторскими школами". Самая старая из известных нам гладиаторских школ 
принадлежала Аврелию Скавру, консулу 108 г. до н.э. Капуя, с ее прекрасным 
здоровым климатом, была излюбленным местом для этих школ. Здесь как раз 
находилась та школа, из которой в 73 г. до н.э. бежало 200 рабов со Спартаком 
во главе. Если хозяин такой школы хотел устроить гладиаторские игры, ему не 
надо было искать гладиаторов на стороне; Цезарь, имевший тоже в Капуе школу, 
оттуда брал гладиаторов для игр, которые он устраивал. Своих гладиаторов можно 
было продать или отдать в наймы тому, кто устраивал игры. Аттик, друг Цицерона, 
превосходный делец, безошибочно чувствовавший, где и на чем можно нажиться, 
купил однажды хорошо обученный отряд, и Цицерон писал ему, что если он отдаст 
этих гладиаторов в наем, то уже после двух представлений он вернет свои деньги. 
Кроме того, гладиаторы были надежной личной охраной в страшное время конца 
республики. Лица, захваченные борьбой партий и стремившиеся к власти, держали 
их именно с этой целью: были они и у Суллы, и у Цезаря, и у Катилины.
   Кроме этих высоко стоящих на общественной лестнице людей, существовала целая 
категория лиц, для которых покупка, перепродажа, а иногда и обучение 
гладиаторов являлись профессией, средством заработать хлеб. Они звались 
ланистами (название от того же корня, что и lanius-"мясник"). Аттика и людей 
его круга коммерческие операции с гладиаторами нисколько не позорили, но 
ланиста, так же как и сводник, считался человеком запятнанным, а его занятие – 
подлым. По самому роду своей [с.98] деятельности ланиста должен был иметь дело 
не только с официальными работорговцами (это сословие пользовалось в Риме 
славой первостатейных плутов), но и с работорговцами-преступниками: пиратами, 
которые, пока Помпей не очистил от них Средиземного моря, рассматривали 
похищение людей как выгодное ремесло, и с разбойниками, которые со времени 
гражданских войн и еще при Августе хватали по дорогам беззащитных путников и 
продавали их как своих рабов. В этом темном преступном мире ланиста был своим 
человеком, и это еще увеличивало отвращение к нему и к его деятельности.
   Ланисты были двух категорий: оседлые и бродячие. Первые обзаводились 
помещением, более или менее просторным, в зависимости от размаха своей 
деятельности, и устраивали при нем контору по продаже и найму гладиаторов. 
Именно таких Август выслал из Рима в голодный год, чтобы избавиться от лишних 
ртов. Можно не сомневаться, что люди эти наживали неплохое состояние. Бродячие