Гай Кассий Лонгин, те самые приверженцы Помпея, которых он простил.

Злосчастные иды марта в истории приобрели нарицательный смысл как роковой день:

«Многие говорят, что какой-то гадатель предсказал Цезарю, что в иды марта ему 
следует остерегаться большой опасности. Когда наступил этот день, Цезарь, 
отправляясь в сенат, поздоровался с предсказателем и шутя сказал ему: «А ведь 
мартовские иды наступили!» – на что тот спокойно ответил: «Да, наступили, но не 
прошли!» (Плут. Цез. LXIII).

В этот день заседание сената происходило в курии Помпея, в прекрасном здании, 
которое построил Помпеи и где стояла его статуя.

«При появлении Цезаря сенаторы в знак уважения встали со своих мест. 
Заговорщики же, возглавляемые Брутом, разделились на две группы: одни стали 
позади кресла Цезаря, а другие вышли навстречу вместе с Туллием Цимбром просить 
за его изгнанного брата; с этими просьбами заговорщики проводили Цезаря до 
самого кресла.

Цезарь, сев в кресло, отклонил их просьбы, а когда заговорщики подступили к 
нему с еще более настойчивыми просьбами, он выразил им свое неудовольствие. 
Тогда Туллий схватил обеими руками тогу Цезаря (тога – пышная национальная 
римская одежда) и начал стаскивать ее с шеи, что было знаком к нападению. 
Народный трибун Публий Сервилий Каска первым нанес удар мечом в затылок; рана 
эта, однако, была неглубока и несмертельна. Цезарь, обернувшись, схватил и 
удержал меч. Почти одновременно оба закричали: раненый Цезарь по-латыни: 
«Негодяй Каска, что ты делаешь?», а Каска по-гречески, обращаясь к своему брату 
– «Брат, помоги!»

Не посвященные в заговор сенаторы, пораженные страхом, не смели ни бежать, ни 
защищать Цезаря, ни даже кричать.

Все заговорщики, готовые к убийству, с обнаженными мечами обступили Цезаря: 
куда бы он ни обращал взор, он, подобно дикому зверю, окруженному охотниками, 
встречал удары мечей, направленные ему в лицо и в глаза, так как у заговорщиков 
было условлено, что они все примут участие в убийстве и как бы отведают 
жертвенной крови. Поэтому и Брут нанес Цезарю удар в пах. Отбиваясь от убийц, 
Цезарь метался и кричал, но, увидев Брута с обнаженным мечом, накинул на голову 
тогу и подставил себя под удары.

Либо сами убийцы оттолкнули тело Цезаря к пьедесталу, на котором стояла статуя 
Помпея, либо оно там оказалось случайно. Пьедестал был сильно забрызган кровью. 
Можно было подумать, что сам Помпеи явился для отмщения своему врагу, 
распростертому у его ног.

Цезарь получил двадцать три раны. Многие заговорщики переранили друг друга, 
направляя столько ударов в одну жертву. После убийства Цезаря Брут выступил 
вперед, как бы желая что-то сказать о том, что было совершено.

Но сенаторы, не выдержав, бросились бежать, сея в народе смятение и 
непреодолимый страх. Одни запирали дома, другие бросали без присмотра свои 
меняльные лавки и торговые помещения; многие бежали к месту убийства, чтобы 
взглянуть на случившееся, другие бежали оттуда, уже насмотревшись.

Марк Антоний и Марк Эмилий Лепид, наиболее близкие друзья Цезаря, ускользнув из 
курии, спрятались в чужих домах.

Заговорщики во главе с Брутом, еще не успокоившись после убийства, сверкая 
обнаженными мечами, собрались вместе и отправились из курии на Капитолий. Они 
не были похожи на беглецов: радостно и смело призывали они народ к свободе, а 
людей знатного происхождения, встречавшихся им на пути, приглашали принять 
участие в их шествии.

На следующий день заговорщики во главе с Брутом вышли на Форум и произнесли 
речи к народу.

Народ слушал ораторов, не выражая ни неудовольствия, ни одобрения, своим полным 
безмолвием показывал, что жалеет Цезаря, но чтит Брута.

Сенат же, заботясь о забвении прошлого и о всеобщем примирении, одной стороны, 
почтил Цезаря божественными почестями и не отменил даже самых маловажных его 
распоряжений, а с другой стороны, распределил провинции между заговорщиками, 
шедшими за Брутом, почтив их подобающими почестями; поэтому все думали, что 
положение дел в государстве упрочилось и снова достигнуто наилучшее равновесие» 
(Плут. Цез. LXVI-LXVII).

Судьба была благосклонна к Цезарю в том отношении, что послала ему смерть 
внезапную, как бы исполнив его волю.

Когда однажды Цезаря спросили, какой вид смерти он считает наилучшим, он, не