адо раз навсегда установить, какого отношения к нему держаться. Если он 
человек, так сказать,  полноценный  и у него  все на месте, то почему бы ему не 
пройти ступень за ступенью тот же путь, какой прошел его брат? (2) Если же мы 
чувствуем, что он  поврежден и телом и душой, то и не следует давать повод для 
насмешек над ним и над нами тем людям, которые  привыкли хихикать и потешаться 
над вещами такого рода. Нам придется вечно ломать себе голову, если мы будем 
думать о каждом шаге отдельно и не  решим заранее , допускать его к должности 
или нет. (3) В данном же случае – отвечаю на твой вопрос – я не возражаю, чтобы 
на Марсовых играх он устраивал угощение для жрецов [17] , если только он 
согласится слушаться Сильванова сына, своего родственника [18] , чтобы ничем не 
привлечь внимания и насмешек. Но смотреть на скачки в цирке со священного ложа 
[19] ему незачем – сидя впереди всех, он будет только обращать на себя внимание.
 Незачем ему и идти на Альбанскую гору, и вообще оставаться в Риме на Латинские 
игры: коли он может сопровождать брата на гору, то почему бы ему не быть и 
префектом Рима [20] ? (4) Вот тебе мое мнение, дорогая Ливия: нам надо обо всем 
этом принять решение раз и навсегда, чтобы вечно не трястись между надеждой и 
страхом. Если хочешь, можешь эту часть письма дать прочесть нашей Антонии».
 И в другом письме: (5) «Юного Тиберия, пока тебя нет, я буду каждый день звать 
к обеду, чтобы он не обедал один со своими Сульпицием и Афинодором. Хотелось бы,
 чтобы он осмотрительней и не столь  рассеянно выбирал себе образец для 
подражания и в повадках, и в платье, и в походке. Бедняжке  не везет: ведь  в  
предметах важных, когда ум его тверд, он достаточно обнаруживает  благородство 
души своей ».
 И в третьем письме: (6) «Хоть убей, я сам изумлен, дорогая Ливия, что 
декламация твоего внука Тиберия мне понравилась. Понять не могу, как он мог, 
декламируя, говорить все, что нужно, и так  связно, когда обычно говорит столь  
бессвязно » [21] .
 (7) После всего этого в решении Августа не приходится сомневаться: он 
отстранил его от всех должностей, кроме лишь авгурства, и даже наследником его 
оставил только в третью очередь [22] , среди людей совсем посторонних, и только 
в шестой части, а в подарок отказал лишь восемьсот тысяч сестерциев. 5. А 
Тиберий, его дядя, в ответ на его просьбы о должности, предоставил ему только 
знаки консульского достоинства [23] ; когда же тот упорствовал, требуя 
настоящей должности, Тиберий коротко написал, что уже послал ему сорок золотых 
на Сатурналии и Сигилларии [24] . Тогда лишь он оставил всякую надежду на 
возвышение и удалился от всяких дел, укрываясь то в садах и загородном доме, то 
на кампанской вилле; и так он жил в обществе самых низких людей, усугубляя 
позор своего тупоумия дурной славой игрока и пьяницы.
 Однако, несмотря на это, ни люди не отказывали ему в знаках внимания, ни 
государство в уважении. 6. Всадническое сословие дважды выбирало его главою 
посольства к консулам – один раз, прося дозволения на своих плечах перенести 
тело Августа в Рим, другой раз – принося поздравления после низвержения Сеяна; 
а когда он входил в театр, они всегда вставали и обнажали головы. (2) А сенат 
со своей стороны причислил его сверх счета к избранным по жребию жрецам Августа 
[25] , а потом постановил отстроить на государственный счет его дом, сгоревший 
во время пожара, и дать ему право голосовать в числе консуляров [26] . Впрочем, 
Тиберий отменил последнее постановление, сославшись на слабосилье Клавдия и 
обещав возместить ему убыток из собственных средств. Однако, умирая, он 
назначил его наследником в третью очередь и в третьей части, отказал ему в 
подарок два миллиона сестерциев и вдобавок особо указал на него войскам, сенату 
и народу римскому [27] , перечисляя в завещании своих родственников.
 7. Только в правление Гая, его племянника, когда тот по приходе к власти 
всяческими заискиваниями старался приобрести добрую славу, был он допущен к 
высоким должностям и два месяца разделял с ним консульство; и случилось так, 
что когда он впервые вступал на форум с консульскими фасками, то на правое 
плечо ему опустился пролетавший мимо орел. Назначено ему было и второе 
консульство, по жребию [28] , через три года. Несколько раз он заменял Гая, 
распоряжаясь на зрелищах, и народ приветствовал его криками: «Да здравствует 
дядя императора» и «Да здравствует брат Германика!»
 8. Но и это не избавляло его от оскорблений. Так, если он опаздывал на обед к 
назначенному часу, то он находил себе место не сразу, да и то разве обойдя всю 
палату. А когда, наевшись, начинал дремать – это с ним бывало частенько, – то 
шуты бросали в него косточками фиников или маслин, а иной раз, словно в шутку, 
будили хлыстом или прутьями [29] ; любили они также, пока он храпел, надевать 
ему на руки сандалии, чтобы он, внезапно разбуженный, тер себе ими лицо.
 9. Не миновал он и настоящих опасностей. Прежде всего, в самое сво