Однако при этом заботился он не о собственной славе, а об общем благе: это 
видно из того, что когда горожане стали жаловаться на недостаток и дороговизну 
вина, он унял их строгими словами: «Мой зять Агриппа достаточно построил 
водопроводов, чтобы никто не страдал от жажды!» (2) В другой раз, когда народ 
стал требовать обещанных подарков, он ответил, что умеет держать свое слово; 
когда же толпа стала домогаться подарков не обещанных, он эдиктом выразил 
порицание ее наглости и бесстыдству и объявил, что подарков не даст, хотя и 
собирался. Такую же твердость и достоинство обнаружил он, когда узнал, что 
после его обещания раздать подарки много рабов получило свободу и было внесено 
в списки граждан [114] : он заявил, что кому не было обещано, те ничего и не 
получат, а остальным дал меньше, чем обещал, чтобы общая сумма осталась прежней.
 (3) Однажды во время сильного неурожая, от которого трудно было найти средства,
 он выселил из Рима всех работорговцев с их рабами и ланист [115] с их 
гладиаторами, всех иноземцев, кроме врачей и учителей, и даже часть рабов. 
Когда же снабжение наладилось, он, по его собственным словам, собирался 
навсегда отменить хлебные выдачи [116] , так как из-за них приходило в упадок 
земледелие; но он оставил эту мысль, понимая, что рано или поздно какой-нибудь 
честолюбец снова мог бы их восстановить. Однако после этого он умерил выдачи 
так, чтобы соблюсти выгоды не только горожан, но и землепашцев и зерноторговцев.

 43. В отношении зрелищ он превзошел всех предшественников: его зрелища были 
более частые, более разнообразные, более блестящие. По его словам, он давал 
игры четыре раза от своего имени и двадцать три раза от имени других 
магистратов, когда они были в отлучке или не имели средств. Театральные 
представления он иногда устраивал по всем кварталам города, на многих 
подмостках, на всех языках; гладиаторские бои [117] – не только на форуме или в 
амфитеатре, но также и в цирке и в септах [118]  (впрочем, иногда он 
ограничивался одними травлями); состязания атлетов – также и на Марсовом поле, 
где были построены деревянные трибуны; наконец, морской бой – на пруду, 
выкопанном за Тибром, где теперь Цезарева роща. В дни этих зрелищ он расставлял 
по Риму караулы, чтобы уберечь обезлюдевший город от грабителей.
 (2) В цирке у него выступали возницы, бегуны и зверобои: иногда это были юноши 
из самых знатных семейств. Устраивал он не раз и Троянскую игру с участием 
старших и младших мальчиков, чтобы они по славному древнему обычаю показали 
себя достойными своих благородных предков. Когда в этой потехе упал и разбился 
Ноний Аспренат, он подарил ему золотое ожерелье и позволил ему и его потомкам 
именоваться Торкватами [119] . Однако ему пришлось прекратить эти развлечения, 
когда оратор Азиний Поллион гневно и резко стал жаловаться в сенате на то, что 
его внук Эзернин тоже сломал себе ногу при падении. (3) Для театральных и 
гладиаторских представлений он привлекал иногда и римских всадников, пока сенат 
не запретил это декретом; после этого он один только раз показал с подмостков 
знатного юношу Луция [120] , и то лишь как диковинку, потому что он был двух 
футов ростом, семнадцати фунтов весом, но голос имел неслыханно громкий. 
(4)Парфянских заложников, впервые прибывших в Рим в праздничный день, он также 
привлек на зрелища и, проведя их через арену, посадил во втором ряду над собой. 
Но даже и в дни, свободные от зрелищ, он выставлял напоказ в разных местах все, 
что привозилось в Рим невиданного и любопытного: например, носорога – в септе, 
тигра – в театре, змею в пятьдесят локтей длиной – на комиции.
 (5) Однажды в цирке во время обетных игр он занемог и возглавлял процессию, 
лежа в носилках. В другой раз, когда он открывал праздник при освящении театра 
Марцелла, у его консульского кресла разошлись крепления, и он упал навзничь. На 
играх, которые он давал от имени внуков, среди зрителей вдруг началось смятение 
– показалось, что рушится амфитеатр; тогда, не в силах унять их и образумить, 
он сошел со своего места и сам сел в той части амфитеатра, которая казалась 
особенно опасной.
 44. Среди зрителей, которые ранее сидели беспорядочно и вели себя распущенно, 
он навел и установил порядок. Поводом послужила обида одного сенатора, которому 
в Путеолах на многолюдных зрелищах никто из сидящей толпы не захотел уступить 
места; тогда и было постановлено сенатом, чтобы на всяких общественных зрелищах 
первый ряд сидений всегда оставался свободным для сенаторов. Послам свободных и 
союзных народов он запретил садиться в орхестре [121] , так как обнаружил, что 
среди них бывали и вольноотпущенники. Солдат он отделил от граждан. (2) Среди 
простого народа он отвел особые места для людей женатых, отдельный клин – для 
несовершеннолетних, и соседний – для их наставников, а на средних местах 
воспретил сидеть одетым в темные плащи. Женщинам он даже на гладиаторские бои 
не дозволял смотреть иначе, как с самых верхних мест, хотя по старому обычаю на 
этих зрелищах они садились вместе с мужчинами. (3) Только девственным весталкам 
он предоставил в театре отдельное место напротив преторского кресла. С 
атлетических же состязаний [122] он удалил женщин совершенно: и когда на 
понтификальных играх [123] народ потребовал вывести пару кулачных бойцов, он 
отложил это на утро следующего дня, сделав объявление, чтобы женщины не 
появлялись в театре раньше пятого часа [124] .
 45. Сам он смотрел на цирковые зрелища из верхних комнат в домах своих друзей 
или вольноотпущенников, а иногда – со священно