категорий восставших: рабов, городских плебеев, крестьян, 
сочувствовавших восстанию по тем или иным причинам. Интересы этих слоев 
оказались очень противоречивыми и часто весьма болезненно задевали друг друга. 
Представлялось насущно необходимым найти такое сочетание этих требований, чтобы 
они не разрывали движения непрерывными спорами и склоками, на базе которых 
могли бы развиться измена и дезертирство.
 Тут возникла особенно горячая полемика. Многие рядовые командиры из бывших 
гладиаторов и рабов, все галлы и германцы, требовали сразу и открыто выставить 
крайние требования: Рим разрушить и разграбить, уничтожить его как политический 
центр самого преступного в мире племени; навечно запретить гладиаторство и 
рабство как состояния, противные человеческой природе; наделить гладиаторов и 
рабов гражданскими правами и имуществом бывших рабовладельцев; установить более 
справедливые порядки на основе «заветов предков». Их поддерживал своим влиянием 
Крикс — ведь он являлся самнитом, а самниты дали клятву стереть Рим с лица 
земли! Им всем возражал Спартак. Он говорил:
 — Город квиритов — давно сложившийся и авторитетный политический центр. Далеко 
не все племена в Италии хотят разрушения и разграбления Рима! Такое крайнее 
требование, выставленное несвоевременно, немедленно оттолкнет от поддержки 
восстания значительное количество участников, а также сочувствующих.
 Доводы Спартака, хотя и не сразу, были наконец уяснены всеми. Таким образом, в 
результате принятия повстанческими руководителями общей программы для 
последующей борьбы возникло положение некоего сбалансированного равновесия: 
основные требования каждой из социальных групп так или иначе были удовлетворены,
 и она могла оказывать поддержку восстанию, не чувствуя себя беспредельно 
ущемленной и надеясь на будущее. Относительно же последнего вожди восстания 
дали вполне определенное заверение: в случае победы над сенатом будут приняты 
меры, ломающие политическую и социальную структуру Италии, способствующие 
установлению всеобщей справедливости — «Государства Солнца»! О том, что именно 
оно будет из себя представлять, давали разъяснения философы, находившиеся в 
окружении Спартака. Ибо, подобно тому как Аристоник в Пергаме держал у себя в 
качестве советчика и наперсника философа Блоссия, друга Тиберия Гракха, а 
Александр Македонский — Аристотеля и еще немало других, так и Спартак вовсе не 
чуждался общения с философами. В античную эпоху с ними можно было встретиться 
всюду: в бане, на рынке, в мастерской ремесленника, в цирке, в кружке досужих 
зевак и т. д. Чаще всего эти философы сами вели жизнь, полную горя и унижения. 
Поэтому среди них особенно сильна была тяга к справедливости, мучительные 
размышления над работами Аристотеля, Платона и других светил философии о 
государстве и обществе, о путях переустройства несовершенного мира. Но об этом 
как раз думал и Спартак.
 Успешный ход восстания ставил перед Спартаком задачу организационного 
оформления высшей власти. В его распоряжении было три возможных образца: 1) 
государственного устройства сицилийских рабов (периода второго восстания); 2) 
государственного устройства римлян; 3) государственного устройства союзников. 
Образец первый явно не соответствовал новым условиям: подавляющая масса рабов 
происходила из стран, не знавших неограниченной царской власти эллинистических 
царей. Образец второй не мог считаться желательным из-за многих 
антидемократических черт римской конституции. Наиболее приемлемым казался 
третий образец. С государства союзников спартаковцы-повстанцы и взяли пример, 
внося в общую схему поправки, продиктованные духом времени и наиболее 
радикальными философскими теориями. Конечную цель своей собственной власти 
повстанцы видели, по выражению Диодора, — что типично в общем для всех массовых 
восстаний, — «в причинении крайних несчастий свободным людям», то есть 
рабовладельцам, в создании условий для полной победы над своими господами 
(Синезий).
 Спартаку и его единомышленникам не было особой необходимости что-либо самим 
изобретать. Развитая философская мысль древней Эллады, Италии и Фракии 
выработала четкие понятия относительно важнейших категорий общественной жизни, 
путей и методов общественных преобразований. «Свобода, — провозглашает один из 
поэтов, — заключается в том, что, когда спрашивают у граждан: „Кто желает 
публично высказать какой-нибудь полезный для города совет?“ — желающий 
выступает перед народом, а кто не желает, тот молчит. Что может быть для 
свободного государства справедливее этого?» (Еврипид).
 В конечном итоге по всему югу Италии был создан определенный аппарат 
управления, начинавшийся в отдельных имениях и завершавшийся в стоявших на 
стороне восстания городах.
 Город Фурии, знаменитый торгово-ремесленный центр со значительным греческим 
населением, лежавший неподалеку от Тарентинского залива, имевший в своем округе 
множество стад и пастухов, не без некоторых споров был избран повстанцами в 
качестве столицы. Здесь стал функционировать, как и у Сертория в Испании, как у 
Эвна и Сальвия (Трифона) во время двух сицилийских восстаний рабов, совет 
восставших, состоявший из «мужей, отличавшихся рассудительностью».
 Государство, созданное восставшими под руководством Спартака, поставило римлян 
в очень трудное положение, «заставило испытать горькое чувство и жестокий страх 
и много трудиться, чтобы избежать жестокого поражения» (Блаженный А