я или наказания. 
Действительно, наказания поражают ужасом, благодеяния же привлекают людей к 
оказывающим их. Знай, что эта победа, первая и величайшая, хранит в себе как 
некий клад будущее счастье, отпусти их всех невредимыми, не издеваясь над ними, 
не отнимая у них ничего, чтобы всецело оставалось за тобой величие благодеяния. 
Они, как я слыхал, очень дорожат своей честью. Но побеждаемые одними только 
благодеяниями, они будут соревноваться с тобой в оказании такой же милости. Ты 
можешь сделать это благодеяние залогом вечного мира. Если же тебя это не 
убеждает, убей всех их без исключения, не оставив даже вестника о таком 
избиении. Первое я предлагаю, что выбрал бы я сам, второе же — в случае крайней 
необходимости. Ведь римляне, если подвергнутся какому-либо оскорблению, будут 
всячески мстить тебе; а если они соберутся мстить, нанеси им прежде удар. Но ты 
не найдешь для этого лучшего случая, как истребив сразу пятьдесят тысяч юношей".

[122]

4. Так он сказал, сын же возразил ему: "Что ты, отец, предлагаешь вещи, друг 
другу совершенно противоположные, я не удивляюсь; ведь сначала ты сказал, что 
предложишь две крайности. Я не стану убивать стольких мужей, боясь отмщения 
бога и стыдясь ненависти людей, и не отниму у обоих народов надежды на 
примирение друг с другом таким непоправимым злодеянием. Что же касается 
свободного отпуска их, даже мне самому не нравится, после того. как римляне 
причинили нам так много тяжелого и еще ныне владеют нашими землями и городами, 
отпустить этих захваченных нами совершенно невредимыми. Я этого не сделаю; ибо 
безрассудно неразумное человеколюбие. Посмотри же, оставив пока меня в стороне, 
и на мнение самнитов, дети которых, отцы и братья убиты римлянами и которые, 
лишенные имущества и денег, требуют удовлетворения; победивший по природе 
надменен, и все с жадностью смотрят на возможность получить выгоду. Кто, в 
самом деле, позволит мне не убить их, не продать, не наказать, но как 
благодетелей отпустить невредимыми; итак, ввиду этого оставим крайности, так 
как одна не в моей власти, другой же, крайне бесчеловечной, я сам не принимаю; 
а чтобы и с римлян сбить сколько-нибудь гордости и по отношению к другим 
избегнуть людских обвинений, я отниму у них оружие, которым они всегда 
пользовались против нас, равно и деньги (и их ведь они имеют от нас), заставлю 
их пройти невредимо под ярмом, чем, как некиим актом позора, они и сами 
пользовались по отношению к другим, и установлю, чтобы был мир между нашими 
народами, а из всадников я отберу самых знатных заложниками соблюдения договора,
 пока весь народ не вынесет дополнительного постановления. Делая это, я думаю, 
что поступлю и как победитель, и как требует человеколюбие, и римляне, я думаю, 
будут удовлетворены, поскольку они и сами часто совершали это по отношению 
другим, постоянно говоря, что они могут соперничать в доблести с кем угодно.

5. Пока Понтий это говорил, старец заплакал и, сев на повозку, отправился в 
Кавдий. Понтий же, призвав послов, спросил, есть ли с ними кто-либо из 
поручителей за мир.
[123]
Но у них не было никого, как у выступивших на войну непримиримую и без 
объявления. Тогда он приказал, чтобы послы передали консулам и другим 
начальникам войска и всей массе воинов следующее: "Мы всегда с римлянами 
заключали договоры о дружбе, которые вы сами нарушали, вступая в союз с нашими 
врагами — сидицинами.
[124]
Затем опять, когда снова между нами была установлена дружба, вы стали воевать с 
неаполитами, нашими соседями. И для нас не было тайной, что это было для вас 
приготовлением к захвату власти над всей Италией. Достигнув многого в прежних 
сражениях вследствие неопытности ([peir>an)
[125]
наших полководцев, вы не выказали себя ни в чем умеренными по отношению к нам, 
не удовольствовались тем, что грабили страну, держали в своей власти чужие 
местности и города, посылали в них клерухов,
[126]
но даже, когда мы дважды посылали к вам послов, многое при этом уступая, вы 
надменно навязывали нам еще что-либо другое, требуя, чтобы мы полностью 
отказались от своей власти и подчинились вам не как заключающие договор, но как 
взятые вами в плен. И сверх этого вы постановили вести с нами эту войну, 
непримиримую и без объявления, против людей, бывших некогда вашими друзьями, 
против потомков сабинян, живущих вместе с вами.
[127]
Поэтому вследствие вашей жажды захватов не следует нам заключать с вами 
договора. Но я, уважая гнев богов, который вы презираете, и помня о родстве и 
бывшей некогда дружбе, даю каждому из вас возможность в одном одеянии невредимо 
пройти под ярмом, если вы поклянетесь отдать нам назад землю и все крепости, 
увести из городов ваших колонистов и никогда уже не воевать против самнитов".


6. Когда это было объявлено в лагере, то плач и стенание поднялись еще сильнее; 
ибо все считали, что хуже сме