ие, в чужую землю и 
против людей, которых они не могли победить даже на своей земле. О самом 
Митридате они думали, что, отчаявшись во всем, он предпочитает умереть, 
совершив что-либо значительное, как прилично царю, чем окончить свои дни в 
бездействии. Но пока они оставались при нем и сохраняли спокойствие: ведь даже 
в несчастиях царь являл себя не как человек ничтожный и презренный.

110. Таково было положение всех дел. Фарнак, которого Митридат из всех своих 
детей ценил выше всех и часто заявлял, что он будет преемником его власти, 
составил заговор против отца, то ли испугавшись этого похода и возможности 
потери всей власти — он считал, что еще теперь можно получить прощение от 
римлян; если же отец пойдет походом на Италию, то власть будет потеряна везде и 
совершенно, — или же потому, что у него были другие мотивы и соображения. Когда 
его соучастники были схвачены и подвергнуты пытке, Менофан убедил Митридата, 
что не следует, собираясь уже в поход, казнить еще так недавно столь ценимого 
им сына; он сказал, что подобные перемены — результат войны, с прекращением 
которой и вое остальное придет в порядок. Убежденный им, Митридат согласился на 
прощение сына. Но Фарнак, испугавшись какого-либо нового проявления гнева отца 
и зная, что войско боится этого похода, ночью пришел прежде всего к римским 
перебежчикам, стоявшим лагерем ближе всего к Митридату, и, преувеличив ту 
опасность для них, которая им грозит, если они пойдут на Италию, о которой они 
и сами хорошо знали, и дав им много обещаний, если они останутся с ним, довел 
их до решения отпасть от отца. Склонив их на свою сторону, Фарнак той же ночью 
разослал (своих сторонников) по другим, близко находящимся лагерным стоянкам. 
Когда он договорился и с этими, то с наступлением утра сначала перебежчики 
подняли военный клич, а за ними подхватили этот крик те, которые стояли близко. 
И флот ответил им такими же возгласами. Может быть, и не все знали, в чем дело, 
но они все были склонны к переменам, не обращая внимания на <возможное?> 
несчастие, но рассчитывая всегда на выгоду от переворота. Другие же, не зная о 
заговоре и полагая, что все уже изменили и что они остаются в одиночестве и 
вызовут к себе презрение со стороны большинства, стали кричать вместе с другими 
скорее из страха и необходимости, чем по доброй воле. Митридат, проснувшись от 
их крика, послал спросить, чего они хотят. Они, не скрываясь, заявили: «Хотим, 
чтобы царем был его сын, молодой вместо старого, отдавшегося на волю евнухам, 
убившего уже многих своих сыновей, предводителей и друзей».

111. Узнав об этом, Митридат вышел, чтобы переговорить с ними. Большое число из 
его личной гвардии перешло к (римским) перебежчикам. Они же отказались их 
принять, прежде чем они в доказательство своей верности не сделают что-либо 
непоправимое в знак верности, намекая тем на личность Митридата. И вот они 
успели убить коня Митридата, когда он бросился бежать, и, считая себя уже 
победителями, объявили Фарнака царем; кто-то вынес из храма плоский стебель, и 
Фарнака увенчали им вместо диадемы. Видя все это с высокого открытого места, 
Митридат стал посылать к Фарнаку одного за другим вестников, требуя для себя 
права свободного и безопасного выхода. Так как никто из посланных не 
возвращался, то он побоялся, как бы его не выдали римлянам, и, воздав похвалу 
своей личной охране и друзьям, которые еще оставались при нем, он отпустил их к 
новому царю; некоторых из них войско по недоразумению убило. Сам Митридат, 
открыв тот яд, который он всегда носил с собою в мече, стал его смешивать. 
Тогда две его дочери, еще девушки, которые жили при нем, Митридатис и Нисса, 
сосватанные одна за египетского царя, другая за царя Кипра, заявили, что они 
раньше выпьют яд; они настойчиво этого требовали и мешали ему пить, пока не 
получили и не выпили сами. Яд тотчас же подействовал на них, на Митридата же, 
хотя он нарочно усиленно ходил взад и вперед, яд не действовал вследствие 
привычки и постоянного употребления противоядий, которыми он всегда пользовался 
как защитой от отравлений; они и сейчас называются «Митридатовым средством». 
Увидав некоего Битоита, начальника галлов, Митридат сказал: «Большую поддержку 
и помощь твоя рука оказывала мне в делах войны, но самая большая мне будет 
помощь, если ты теперь прикончишь мою жизнь; ведь мне грозит быть проведенным в 
торжественном шествии триумфа, мне, бывшему столь долгое время самодержавным 
царем этой страны, я не могу умереть от яда вследствие глупых моих 
предохранительных мер при помощи других ядов. Самого же страшного и столь 
обычного в жизни царей яда — неверности войска, детей и друзей — я не предвидел,
 я, который предвидел все яды при принятии пищи и от них сумел уберечься». 
Битоит почувствовал жалость к царю, нуждавшемуся в такой помощи, и выполнил его 
просьбу.
112. Так умер Митридат, в шестнадцатом колене потомок персидского царя Дария 
Гистаспа, в восьмом — того самого Митридата, который отпал от македонян и 
захватил власть над понтийским царством. Он прожил 68 или 69 лет, из них 57 лет 
он был царем. Власть перешла к нему, когда он был сиротой. Он подчинил себе 
соседние варварские народы, и из скифов ему повиновались многие; с римлянами он 
упорно вел 40 лет войну, в течение которой он часто овладевал Вифинией и 
Каппадокией; он сделал вторжение в Азию, Фригию, Пафлагонию, Галатию и в 
Македонию; напав на Элладу, он совершил много великих деяний; над морем он 
властвовал от Киликии до Ионийского моря, пока, наконец, Сулла не запер его 
опять в его родовом царстве, после того как Митридат потерял войско в 160.000 
человек. Испытав даже столь жестокое поражение, он без большого труда вновь был 
готов к войне. Он вступал в сражения с лучшими из предводителей; хотя он 
потерпел поражение от Суллы, Лукулла и Помпея, но часто он и над ними имел 
большие преимущества и победы. Люция Кассия, Квинта Оппия и Мания Аквилия он 
взял в плен, возил с собою по всем городам, пока, наконец, первого он не казнил,
 так как он был виновником войны,