,  что во  имя нашей любви ни одной душе не скажешь ни слова,  не
доверишь нашей тайны ни другу, ни брату. Это последняя моя просьба. Придет
время,  и ты узнаешь, почему я так поступила... Но и тогда не суди меня. А
сейчас я  больше ничего не  скажу,  я  и  говорить-то  больше не в  силах.
Поклянись, дай слово, что будешь молчать, не то умру.
     - Клянусь и даю слово! - отвечал Кетлинг.
     - Да вознаградит тебя господь,  а он видит,  как я тебе благодарна! И
другим не подавай виду,  пусть ни о чем не догадываются.  Мне пора. Ты так
добр ко мне, что я слов не нахожу. Но отныне нам придется видеться лишь на
людях.  Скажи мне только,  ты не сердишься,  не затаил обиды?.. Мука - это
одно,  а обида - совсем, совсем другое... Помни, ты отдаешь меня богу, ему
одному... Помни об этом!
     Кетлинг хотел что-то сказать,  но страдания его были так велики,  что
лишь тихий стон сорвался с  его  губ,  он  обхватил ладонями Кшисино лицо,
приблизил к  своему и  долго не  отпускал в  знак того,  что прощает ее  и
благословляет.
     Они расстались -  Кшися пошла в костел, Кетлинг на улицу, подальше от
знакомцев на постоялом дворе.
     Кшися вернулась домой только к полудню и застала там важного гостя  -
ксендза    подканцлера    Ольшовского(*).    Ксендз   подканцлер   приехал
нежданно-негаданно с визитом к пану Заглобе,  желая,  как он сам  говорил,
<познакомиться со столь доблестным мужем,  разум которого подобен светочу,
а военные подвиги - образец для всего рыцарства славной Речи Посполитой>.
     Пан Заглоба, говоря по правде, был несколько сконфужен, но еще больше
польщен тем,  что на  глазах у  всех ему оказана такая честь.  Он пыжился,
краснел,  утирал пот,  а при том хотел доказать пани Маковецкой, что такое
внимание со  стороны  столь  влиятельной и  важной  особы  для  него  дело
привычное.
     Кшися,  успевшая познакомиться с  прелатом и почтительно поцеловавшая
ему руку,  уселась с  Басей,  рада-радешенька,  что никто не  будет к  ней
приглядываться и не догадается о недавней буре.
     Тем временем ксендз подканцлер с такой щедростью и так обильно осыпал
похвалами пана Заглобу,  что казалось,  он пригоршнями достает их из своих
отделанных фиолетовым кружевом рукавов.
     - Не думайте, ваша милость, не думайте, - говорил он, - что я приехал
сюда единого любопытства ради,  дабы взглянуть на  мужа,  рыцарством нашим
столь высокочтимого,  хоть  почести всегда достойный венец для  героя,  но
туда,  где,  кроме мужества,  опытность и  смекалка обитают,  люди  и  для
собственной пользы приехать рады.
     - Опытность,  -  смиренно отвечал пан  Заглоба,  -  особливо в  нашем
военном ремесле, с годами приходит, и кто знает, может быть, именно потому
и покойный пан Конецпольский,  батюшка хорунжего нашего, случалось, совета
у  меня спрашивал,  а  позднее и  пан  Миколай Потоцкий,  и  князь Иеремия
Вишневецкий,  и пан Сапега,  и пан Чарнецкий к ней прибегали,  но прозвище
Улисс для меня слишком лестно, и я от него смиренно отрекаюсь.
     - И все же оно так к вам пристало, что иной оратор и подлинного имени
не назовет,  намекнет только - <наш Улисс>,  и довольно,  все знают, о ком
речь. В наш коварный век, когда вокруг все так зыбко, так ненадежно, когда
многие, твердость потеряв, из стороны в сторону мечутся, на кого опереться
не ведая,  я сказал себе:  <Иди!  Послушай,  что говорят люди, избавься от
сомнений,  просвети ум свой мудрым советом!> Вы догадались,  должно  быть,
что  я  об  избрании  короля  говорю,  когда  всякая censura condidatorum*
сгодится, а что уж говорить о той, что из ваших уст услышать можно. Слыхал
я и среди рыцарей суждение,  всеми с великой радостью подхваченное,  будто
вы без удовольствия на чужеземцев взираете,  что так и норовят усесться на
наш благородный трон.  Слыхал я, будто сказывали вы, что Вазы не чужие для
нас были,  потому как в их жилах  кровь  Ягеллонов  текла(*),  а  вот  эти
выскочки и пришельцы (так вы,  мол,  выразиться изволили) ни старопольских
обычаев наших не ведают,  ни вольнолюбия нашего уважать не  сумеют,  и  от
этого очень легко absolutum dominium получиться может.
     _______________
          * Оценка кандидатов (лат.).

     Отдаю  должное  вашему  уму,   вещие  это  слова,   но   простите  за
назойливость,  коли спрошу:  в  самом ли деле вами это сказано было или же
глубокие эти сентенции на счет opinio publico* следует отнести?
     _______________
          * Общественного мнения (лат.).

     - Эти  дамы  всему  свидетельницы,  -  отвечал Заглоба,  -  пусть они
скажут, коли провидение волей своей их наравне с нами даром речи наделило.
     Ксендз подканцлер невольно взглянул на  пани Маковецкую,  а  вслед за
ней и на обеих барышень, тесно прижавшихся друг к другу.
     На мгновенье наступила полная тишина.
     И вдруг раздался серебристый голосок Баси:
     - А я не слыхала ничего!
     Тут Бася смутилась,  залилась крас