ткровенных слов,  и  от намеков,  как будто бы всем передалось убеждение,
что эта панна знатностью и благородством превосходит всех и в обхождении с
ней особый политес нужен. В глубине души Кшися была ему за это благодарна.
Вечер, несмотря на все тревоги, был для нее отраден.
     Близилась полночь,  музыканты устали, дамы, простившись, вышли, а меж
оставшихся на пиру рыцарей пошли по кругу кубки.  В  веселом этом застолье
предводительствовал Заглоба - гетман, да и только.
     Баська, повеселившись от души, поднялась наверх беспечная как дрозд и
перед вечерней молитвой болтала без умолку, передразнивая гостей. А потом,
хлопнув в ладоши, воскликнула:
     - Ай  да  Кетлинг,  молодец,  что приехал!  Теперь-то в  доме военных
довольно! Вот кончится пост, а там пойдут балы да веселье. Будем танцевать
до упаду.  И на помолвке вашей,  и на свадьбе!  Все вверх дном перевернем,
вот увидишь!  Пусть меня татарва в  полон уведет,  коли не так.  А вдруг и
правда уведет?  Ох,  что бы  было!  Милый Кетлинг!  Он для тебя музыкантов
созовет,  но и  я  повеселюсь на славу.  А  он будет придумывать все новые
чудеса, пока наконец не сделает так...
     Тут  Бася  бухнулась перед Кшисей на  колени и,  заключив се  в  свои
объятья, сказала басом, подражая голосу Кетлинга:
     - Обожаю тебя, душа моя! Жить без тебя не могу... Люблю тебя в карете
и пешком, и на щите и под щитом, и натощак и после обеда, и на веки веков,
и по-шотландски... Хочешь ли быть моею?..
     - Полно, Бася, не серди меня! - воскликнула Кшися.
     Но она и не думала сердиться,  а крепко обняла Кшисю,  словно пытаясь
ее приподнять, и долго-долго целовала ей глаза.


                                ГЛАВА XIII

     Разумеется,  пан Заглоба отлично видел, что маленький рыцарь влюбился
в Кшисю,  и потому-то пустился на хитрость.  Зная натуру Володыёвского, он
нисколько не  сомневался,  что коль скоро не  останется выбора,  пан Михал
непременно вспомнит про Басю,  которую старик любил,  будто родную дочь, и
только диву давался,  как можно выбрать другую.  Он искренне считал,  что,
способствуя женитьбе  Михала  на  своей  любимице,  оказывает ему  великую
услугу;  при  одной только мысли об  этой паре у  него лицо расплывалось в
улыбке.  Он  сердился на  Володыёвского,  зол  был и  на  Кшисю,  полагая,
впрочем,  что уж лучше пану Михалу на ней жениться,  чем остаться бобылем,
но пока только и думал о том, как бы сосватать за него гайдучка.
     Вот  потому-то,   зная,   что  маленький  рыцарь  питает  слабость  к
Дрогоёвской,  он  решил поскорее сделать из  нее  госпожу Кетлинг.  Однако
письмо,  что получил он недели через две от Скшетуского, было для него как
ушат холодной воды.
     Скшетуский  советовал  ему  держаться  в  стороне,  чтобы  друзей  не
поссорить.  Разумеется,  ссоры этой Заглоба не желал и,  пытаясь заглушить
укоры совести, утешал себя такими словами:
     - Ежели бы у Кшиси с Михалом уговор был, а я бы Кетлинга меж ними как
клин вбивал,  тогда бы дело иное.  Помнится, еще царь Соломон сказывал, не
твоя печаль,  кому детей качать,  и  он прав.  Но в  своих желаниях каждый
волен. А впрочем, по совести говоря, что я такого сделал? Пусть мне скажут
- что?
     Задав  такой вопрос,  Заглоба подбоченился и,  оттопырив нижнюю губу,
окинул стены вызывающим взглядом, словно от них дожидаясь упрека, но стены
молчали, и он продолжал дальше:
     - Кетлингу я сказал,  что гайдучка мы для Михала приберегаем.  Отчего
же мне было это не сказать?  Или это неправда?  Пусть паралик меня хватит,
коли я Михалу другой невесты желаю.
     Стены молчанием подтвердили справедливость его слов.
     И он продолжал:
     - Гайдучку я сказал,  что Кшися Кетлинга в полон захватила, разве это
неправда?  Разве он сам не признался в этом,  здесь у печки сидя и вздыхая
часами,  да так,  что пепел во все стороны разлетелся?  А я  видел  это  и
другим передал. У Скшетуского ум трезвый, да ведь и я в темя не бит. Знаю,
где сказать,  а где и промолчать следует.  Гм... Пишет, твое дело сторона.
Может,  оно и так.  Вот останемся мы в гостиной сам-третей: я да Кетлинг с
Кшисей,  а я возьму и выйду.  Заметят ли они, вспомнят ли, что меня нет? А
впрочем, он с нею и себя не помнит, и меня не вспомянет. Они и не видят-то
никого,  так их тянет друг к другу. А тут и весна на носу, когда не только
солнце,  но и все желания припекают...  Ладно, мое дело сторона, поглядим,
каковы-то будут последствия.
     И последствия не заставили себя долго ждать.  Перед страстной неделей
все общество перебралось из дома Кетлинга в Варшаву,  в гостиницу на улице
Длугой,  чтобы  побывать на  службе  во  всех  костелах,  а  заодно  и  на
праздничную сутолоку поглазеть.
     Кетлинг и тут держался гостеприимным хозяином,  хоть и чужеземец,  он
лучше других знал Варшаву, всюду у него были люди, готовые оказать услугу.
Он был необычайно предупредителен и,  казалось,  угадывал чужие желания, в
особенности Кшисины.  Трудно его было не  любить.  Пани Маковецкая,  помня
наказы Заглобы,  поглядывала на них с Кшисей все благосклоннее,  а если до
сей поры не сказала о нем ни слова,  то лишь потому, что и Кетлинг молчал.
Впрочем,  почтенная <тетенька> не  видела ничего предосудительного в  том,
что  рыцарь  так  верно  служит  ее  племяннице,  тем  паче  рыцарь  столь
знаменитый,  получавший знаки внимания не только от слуг,  но и  от знати,
так умел он  привлечь всех свое