теремах,   в  ваших  родословных,   в  ваших
пергаментах! - Тут атаман со всею силою ударил по сабельной рукояти. - Вот
он,  мой род!  Вот мое право!  И пергамент!  Вот он, мой сват и дружка! О,
иуды!  О,  вражья кровь проклятая!  Хорош вам был казак, друг и брат был в
Крым ходить,  добро турецкое брать,  добычей делиться.  Гей,  голубили,  и
сынком звали,  и  девку обещали,  а  на  чье  вышло!  Явился шляхтич,  лях
балованный, и сразу казака, сынка и друга, позабыли - душу вырвали, сердце
вырвали, другому доня будет, а ты себе землю кусай! Ты, казаче, т е р п и!
Т е р п и!..
     Голос атамана дрогнул,  он  стиснул зубы  и  стал колотить кулаками в
широкую грудь, да так, что из нее, как из-под земли, гул послышался.
     На  минуту  наступило молчание.  Богун  тяжело  дышал.  Боль  и  гнев
раздирали дикую,  не  знающую удержу душу казака.  Заглоба ждал,  когда он
утомится и успокоится.
     - Что  же  ты  собираешься делать,  юнак горемычный?  Как действовать
станешь?
     - Как казак - по-казацки!
     - Гм, представляю, что будет. Ладно, хватит об этом. Одно скажу тебе:
там земля Вишневецких и  Лубны близко.  Писал пан Скшетуский княгине этой,
чтобы она  в  Лубны с  девкой уехала,  а  это значит,  что они под защитой
княжеской, а князь - лев свирепый...
     - И хан тоже лев, а я ему в пасть влазил и пожаром в глаза светил!
     - Ты, бедовая голова, князю, что ли, войну объявить хочешь?
     - Хмель и на гетманов пошел. Что мне ваш князь!
     Пан Заглоба забеспокоился еще более.
     - Тьфу,  дьявольщина!  Так это ж мятежом пахнет!  Vis armata,  raptus
puellae* и мятеж -  это ж палач,  виселица и веревка. Шестернею этой можно
заехать если не далеко, то высоко, Курцевичи тоже защищаться будут.
     _______________
          * Вооруженная сила, похищение девицы (лат.).

     - Т а й  щ о?  Или мне погибель, или им! О т  я  д у ш у  з г у б и в
за них,  за Курцевичей,  они мне были братья,  а старая княгиня - матерью,
которой я в глаза,  как пес, глядел! А как Василя татары схватили, так кто
в Крым пошел?  Кто его отбил?  Я! Любил я их и служил им, как раб, потому,
думал,  дивчину ту выслужу. А они меня за то  п р о д а л и, п р о д а л и
м е н е,  я к  р а б а,  н а  з л у ю  д о л ю  i   н а   н е щ а с т я...
Выгнали прочь?  Добро!  И пойду.  Только сперва поклонюся за соль за хлеб,
которые у них ел, по-казацки отплачу, потому как свою дорогу знаю.
     - И куда пойдешь, если с князем задерешься? К Хмелю в войско?
     - Ежели бы они мне девку отдали,  стал бы я вам, ляхам, брат, стал бы
друг,  сабля  ваша,  д у ш а  в а ш а  з а к л я т а я,  ваш пес.  Взял бы
своих молодцев, еще бы других с Украйны кликнул, тай на Хмеля и на кровных
братьев  запорожцев пошел да копытами потоптал их.  А потребовал бы за это
что-нибудь? Нет! От взял бы дивчину и за Днепр подался, на божью степь, на
дикие луга, на тихие воды - и мне бы того довольно было, а сейчас...
     - Сейчас ты сбесился.
     Атаман, ничего не ответив, стегнул нагайкой коня и помчался вперед, а
пан Заглоба стал раздумывать над тем,  в какие неприятности впутался. Было
ясно,  что  Богун собирался на  Курцевичей напасть,  за  обиду отомстить и
увезти девушку силой.  И  в  этом предприятии пан Заглоба оказывался с ним
заодно.  На  Украине  такое  случалось часто  и  частенько сходило с  рук.
Правда,  если насильник не был шляхтичем,  дело осложнялось и  становилось
небезопасным.  Зато привести в  исполнение приговор казаку бывало труднее;
где его искать и ловить?  Совершив преступление,  сбегал он в дикие степи,
куда не достигала рука человеческая,  так что его только и видели, а когда
начиналась война,  когда нападали татары, преступник объявлялся, ибо закон
в  это время спал.  Так мог уйти от  ответа и  Богун.  Однако пану Заглобе
никак не следовало помогать ему делом и брать на себя таким образом равную
часть вины.  Он бы не стал содействовать в любом случае,  хоть Богун и был
ему приятелем.  Шляхтичу Заглобе не пристало вступать с  казаком в  сговор
против шляхты, особенно еще и потому, что пана Скшетуского он знал лично и
пил с ним.  Пан Заглоба был баламут, и первейший, но смутьянство его имело
границы.  Гулять  по  чигиринским корчмам  с  Богуном и  прочими казацкими
старшинами,  особенно за  их  деньги,  -  это пожалуйста;  ввиду грозящего
бунта,  с  этими людьми стоило водить дружбу.  Однако пан Заглоба о  своей
шкуре,  хотя местами и  попорченной,  беспокоился весьма и весьма -  а тут
вдруг оказывается,  что из-за приятельства своего он влип в  грязное дело,
ибо яснее ясного было, что, если Богун похитит девушку, невесту княжеского
поручика и  любимца,  то задерется с  князем,  а значит,  не останется ему
ничего другого,  как сбежать к Хмельницкому и примкнуть к смуте.  На такое
решение  в  умозаключениях своих  налагал  пан  Заглоба безусловное насчет
своей особы veto*, ибо присоединяться ради прекрасных глаз Богуна к мятежу
намерен