всяческим  награбленным добром,
другие,  как правило, вином. Гостинные лавки, однако, бывали заняты редко,
ибо  торговля в  этом диком логове чаще всего кончалась разграблением,  от
чего ни кантарей,  ни крамные атаманы толпу удержать не могли.  Меж сараев
также  кособочились тридцать восемь куренных шинков,  а  возле  них  среди
мусора, щепок, дубовых поленьев и куч конского навоза всегда лежали мертво
пьяные запорожцы,  одни забывшиеся каменным сном, другие с пеною на устах,
в судорогах или приступах запойной горячки.  Их товарищи, завывая казацкие
песни,  плюясь,  дерясь или целуясь, проклиная казацкую судьбину или плача
над казацкой долей,  наступали на головы и тела лежащих. Только с момента,
когда затевался,  скажем,  какой-нибудь поход на татар или на Русь,  закон
обязывал трезвость,  и тогда участников похода смертью за пьянство карали.
Но  в  остальное время и  особенно на Крамном базаре почти все были пьяны:
кантарей и  крамные атаманы,  продавец и  покупщик.  Кислый запах скверной
водки заодно с  запахами смолы,  дыма и  конских шкур вечно стоял по всему
предместью,  которое  пестротою  лавок  своих  скорее  напоминало какой-то
татарский или  турецкий городишко.  В  лавках  этих  продавалось все,  что
где-нибудь в Крыму, Валахии или на анатолийских берегах удалось награбить:
яркие восточные ткани,  парча,  алтабас,  сукна,  аксамиты, набойка, тик и
полотно,  медные и  железные треснутые пушки,  кожи,  меха,  сушеная рыба,
вишни и  турецкое сухое варенье,  костельная утварь,  латунные полумесяцы,
уворованные с  минаретов,  и  позлащенные кресты,  сорванные  с  церквей*,
порох,  холодное оружие,  ратовища для  пик  и  седла.  А  среди  мешанины
товаров, среди этой пестроты слонялись люди, одетые в обноски самой разной
одежи,   летом   полунагие,   всегда   полудикие,   закопченные,   черные,
вывалявшиеся в  грязи,  покрытые кровоточащими ранами от  укусов громадных
комаров,  мириады которых носились над  Чертомлыком,  и,  -  как  уже было
сказано, - вечно пьяные.
     _______________
          * Запорожцы во время своих набегов не щадили никого и ничего. До
     появления Хмельницкого церквей на Сечи вообще не было. Первую как раз
     и поставил Хмельницкий;  там никого о вере не спрашивали,  и то,  что
     рассказывают о религиозности низовых, сказки. (Примеч. автора.)

     В эти минуты в Гассан Баша людей было куда больше,  чем всегда; лавки
и  шинки позакрывали,  так как все спешили на  сечевой майдан,  где должна
была  собраться рада.  Фылып  Захар и  Антон Татарчук отправились вместе с
прочими,  но Антон медлил,  шел как-то нехотя и давал толпе обогнать себя.
Тревога все  заметнее отражалась на  его лице.  Они прошли по  мосту через
ров,  затем вошли в  ворота и  оказались на  обширном укрепленном майдане,
окруженном тридцатью восемью большими деревянными строениями.  Это и  были
курени,  а  точнее,  куренные дома -  род воинских казарм,  в которых жили
казаки.  Одинаковой величины и размеров, курени эти ничем друг от друга не
отличались,  разве что названиями,  происходившими от различных украинских
городов -  теми же названиями именовались и  полки.  В  одном углу майдана
находился дом  рады,  в  нем  и  заседали  атаманы  под  председательством
кошевого;  толпа же, или так называемое товарищество, совещалась под голым
небом,  то и  дело посылая депутации к  войсковой старшине,  а порою силой
врываясь в помещение рады и навязывая свою волю совещанию.
     На  майдане уже  было  огромное скопление народу,  поскольку к  этому
времени кошевым атаманом были  стянуты на  Сечь  все  войска,  стоявшие по
островам, речкам и луговинам, отчего и товарищество сделалось многолюднее,
чем всегда.  Солнце клонилось к  закату,  поэтому заблаговременно запалили
десятка полтора бочек со смолой;  тут и  там появились бочонки с  водкою -
эти   каждый  курень  выкатывал  для  своих,   дабы  придать  больше  жару
совещаниям. Порядок в куренях поддерживали есаулы, вооруженные тяжеленными
дубинками для  острастки совещавшихся и  пистолями для  защиты собственной
жизни, которая нередко оказывалась в опасности.
     Фылып Захар и Татарчук пошли прямо в дом рады, так как первый, будучи
кантареем,  а  второй  -  куренным  атаманом,  имели  право  участвовать в
совещаниях. В помещении был всего-навсего маленький стол, за которым сидел
войсковой  писарь.  Куренные и кошевой имели каждый свое место на шкурах у
стен.  Пока что места эти заняты  не  были.  Кошевой  расхаживал  большими
шагами по зальце,  куренные же,  сойдясь кучками, тихо разговаривали, то и
дело перебивая друг друга  громкой  бранью.  Татарчук  заметил,  что  даже
знакомые  и  друзья  словно  бы  не  узнают  его,  поэтому сразу подошел к
молодому Барабашу,  который оказался в похожем положении.  Все поглядывали
на  них  исподлобья,  на  что молодой Барабаш особого внимания не обращал,
толком не понимая, в чем вообще дело. Это был человек редкостной красоты и
небывалой силы.  Силе этой он и был обязан званием куренного атамана,  ибо
вообще-то славился на Сечи крайней глупостью,  которая была причиною того,
что  прозвали  его  Дурным  Атаманом  и  всякое Барабашево словцо вызывало
немедленный хохот казацких верховодо