всадников возникли впереди.  Это  были  княжичи,
узнавшие от возницы о приключившейся их матери беде и спешившие на помощь,
ведя с собой повозку, запряженную четверней.
     - Это вы, сынки? - окликнула старая княгиня.
     Всадники подъехали к телегам.
     - Мы, мать!
     - Ну,  здравствуйте!  Благодаря этим вот сударям мне уж  и  не  нужна
помощь.  А  это сынки мои,  которых я  вашему покровительству,  милостивые
государи,  препоручаю:  Симеон, Юр, Андрей и Миколай. А кто ж там пятый? -
сказала она,  вглядываясь внимательней.  -  Гей!  Ежели в  потемках старые
глаза не обознались, это, никак, Богун, а?
     Княжна внезапно откинулась в глубь кареты.
     - Поклон вам, княгиня, и вам, княжна Елена! - промолвил пятый ездок.
     - Богун! - сказала старуха. - Из полка, соколик, прибыл? А с торбаном
ли?  Ну здравствуй,  здравствуй!  Гей,  сынки! Я уж пригласила их милостей
господ на ночлег в Разлоги,  а теперь вы им поклонитесь! Гость в дом - бог
в дом! Не побрезгуйте, судари, кровом нашим.
     Булыги поснимали шапки.
     - Покорно просим ваши милости в недостойные пороги.
     - Они уже согласились - и его светлость господин посол, и его милость
господин наместник. Знатных кавалеров принимать будем: только вот не знаю,
придется ли им,  к деликатесам придворным привыкшим,  по вкусу наше убогое
хлебово.
     - Солдатским мы хлебом, не дворским вскормлены, - сказал Скшетуский.
     А господин Розван Урсу добавил:
     - Едал я  уже радушный хлеб в шляхетских домах и знаю,  что дворскому
до него далеко.
     Повозки двинулись, и старая княгиня заговорила снова:
     - Давно,  ох  давно миновали добрые для нас времена.  На Волыни да на
Литве есть еще Курцевичи,  которые и  жолнеров наемных держат,  и  во всем
по-господски живут,  только они  кровных своих,  какие победнее,  знать не
хотят,  за что господь с них и взыщет. У нас же прямо-таки нужда казацкая,
и  вы,  судари,  должны нам ее  простить,  а  что ото всей души предложено
будет,  принять с  открытым сердцем.  Я  с  пятью сыновьями сидим на одной
деревеньке да на десяти с  лишним слободках,  а при том еще и оную барышню
опекаем.
     Слова эти наместника удивили,  ибо в  Лубнах он  слышал,  что Разлоги
были немалым шляхетским имением и принадлежали некогда князю Василю,  отцу
Елены.  Однако  поинтересоваться,  каким  образом  перешли они  в  руки  к
Константину и его вдове, он счел неуместным.
     - У  вас,  значит,  любезная сударыня,  пять  сыновей?  -  вступил  в
разговор Розван Урсу.
     - Было  пятеро,  один в  одного,  -  ответила княгиня.  -  Да  только
старшему, Василю, нехристи в Белгороде очи факелами выжгли, отчего он умом
повредился.  Когда молодые в  поход уходят,  я  остаюсь только с  ним да с
панною, с которою одни хлопоты, радости же никакой.
     Высокомерный тон,  с каким старая княгиня говорила о племяннице,  был
столь явен, что не ускользнул от внимания Скшетуского. В груди его закипел
гнев,  и  он чуть было не сказал грубое слово,  но брань замерла на устах,
когда,  взглянув на  княжну,  поручик при свете месяца увидел в  глазах ее
слезы...
     - Что с тобою, любезная барышня? Отчего плачешь? - тихо спросил он.
     Княжна не ответила.
     - Я  не могу видеть твоих слез,  -  сказал Скшетуский и  наклонился к
ней,  а заметив,  что старая княгиня беседует с господином Розваном Урсу и
не глядит в их сторону,  продолжал допытываться:  -  Ради бога, скажи хоть
слово, ибо, клянусь небом, я кровь и здоровье отдам, лишь бы тебя утешить.
     Внезапно поручик почувствовал,  что  кто-то  из  верховых так  сильно
теснит его, что кони чуть ли не боками трутся.
     Разговор с княжною прервался, а Скшетуский, удивленный и разозленный,
поворотился к невеже.
     При  свете  месяца  он  увидел глаза,  глядевшие дерзко,  вызывающе и
вместе с тем насмешливо.
     Страшные очи эти светились, точно волчьи глазища в темном бору.
     "Это еще что такое? - подумал наместник. - Бес или кто?" - и, глядя в
упор в горящие зрачки, спросил:
     - А с чего это ты, сударь, конем напираешь и глазами меня буровишь?
     Всадник ничего не  ответил,  однако глядеть продолжал так же упорно и
нахально.
     - Ежели темно,  могу огня высечь,  а  ежели узка дорога,  давай-ка  в
степь! - сказал наместник, повышая голос.
     - А   т и   о д л i т а й,   л я ш к у,  о д  к о л я с к и,  к о л и
с т е п  б а ч и ш,  - ответил всадник.
     Наместник, будучи  человеком  в решениях скорым,  без лишних слов так
сильно пнул лошадь наглеца в брюхо,  что та  всхрапнула  и  одним  скачком
прыгнула к самой обочине.
     Всадник ее осадил,  и какое-то мгновение казалось,  что он собирается
броситься на  Скшетуского,  но  тут  раздался резкий,  повелительный голос
старой княгини:
     - Б о г у н,  щ о  з  т о б о ю?
     Эти  слова произвели немедленное действие.  Всадник поворотил коня на
месте и переехал по другую сторону кареты к княгине, та же продолжала:
     - Щ о  з  т о б о ю?  Эй!  Ты не в Переяславе  и  не  в  Крыму,  а  в
Разлогах,  не забывай.  А теперь поезжай-ка вперед да проведи телеги, а то
яр сейчас будет, а в яру темно.  Х о д и,  с i р о м а х а!
     Скшетуский был сколько удивлен,