ское  сословие.  За
купечеством следовали  цехи  со  знаменами:  мясники,  пекари,  сапожники,
золотых  дел  мастера,   оловянщики,   слесари,   оружейники,  сафьянщики,
медовары,  - каких только не было там мастеров! Представители каждого цеха
шли со своим знаменем,  которое нес знаменосец, самый красивый и видный из
всех мастеров. А уж за цехами валом валили всякие братства и толпы черни в
холщовых кафтанах,  в тулупах,  армяках,  сермягах,  обитатели предместий,
мужики.  Всех пускали в костел, покуда не набился он битком людьми всякого
звания и обоего пола.
     Стали,   наконец,  подкатывать  и  кареты;  но,  минуя  паперть,  они
останавливались поближе к  главному алтарю,  у  особого входа для  короля,
епископов и  вельмож.  Солдаты то и знай делали на караул,  потом опускали
мушкеты к ноге и дули на озябшие руки,  и тогда виден был пар,  выходивший
из их уст.
     Подъехал король с  нунцием Видоном,  затем  архиепископ гнезненский с
епископом,  князем  Чарторыйским,  затем  епископ краковский,  архиепископ
львовский,  великий коронный канцлер,  много воевод и каштелянов.  Все они
исчезали в боковых дверях, а кареты их, придворная челядь, кучера и прочие
слуги образовали как бы новое войско, стоявшее сбоку костела.
     Обедню вышел служить апостольский нунций Видон в белой, шитой золотом
и жемчугом ризе поверх красной мантии.
     Аналой  для  короля  поставили на  амвоне,  между  главным  алтарем и
седалищами каноников;  перед  аналоем  простлали турецкий ковер.  Седалища
заняли епископы и светские сановники.
     Проникая сквозь витражи окон и сливаясь с блеском свечей,  от которых
алтарь  словно пылал  огнем,  разноцветные лучи  падали на  лица  вельмож,
скрытые в  тени  седалищ,  на  белые  бороды и  величественные фигуры,  на
золотые  цепи,   бархат  и  пурпур  одежд.  Казалось,  это  римский  сенат
восседает, столь важны и величавы были старцы; лишь кое-где мелькнет среди
седых  голов  лицо  сенатора-военачальника или  светлая голова юноши;  все
взоры обращены на алтарь,  все молятся; мерцает и колеблется пламя свечей,
дым  кадильниц струится  и  вьется  в  сиянии  их.  Позади  амвона  народу
полным-полно,  и  хоругви над головами,  как радуга,  как цветы,  красками
переливаются на солнце.
     По  обычаю,  ниц  повергся его величество Ян  Казимир,  смиряясь пред
величием  божиим.   Но   вот  нунций  взял  чашу  из  дарохранительницы  и
приблизился к аналою. С просветленным ликом встал с колен король, раздался
голос нунция: «Ессе Agnus Dei...»*, и Ян Казимир причастился.
     _______________
     * «Се агнец господень...» (лат.).

     Некоторое время стоял он  со  склоненною главой на коленях,  наконец,
поднялся, устремил очи горе и воздел руки.
     В  костеле наступила вдруг такая тишина,  что не слышно стало дыхания
толпы.  Все поняли,  что пришла торжественная минута,  что король принесет
сейчас какой-то обет;  все напрягли слух,  а  король все стоял с воздетыми
руками;  наконец,  взволнованным, но звучным, как колокол, голосом он стал
говорить:
     - О,  приснодева,  великая матерь  бога  во  плоти!  Я,  Ян  Казимир,
милостью сына твоего, царя царей и моего владыки, и милостью твоею король,
припадая к святым твоим стопам,  с тобою сей союз заключаю: тебя избираю я
ныне   покровительницей  моею  и   владычицей  моего  королевства.   Себя,
королевство мое Польское,  Великое княжество Литовское, Русское, Прусское,
Мазовецкое,  Жмудское,  Лифляндское и Черниговское, войско обоих народов и
простой люд вверяю особой опеке твоей и защите, о милосердии твоем в горе,
постигшем ныне королевство мое, и о помощи против врага смиренно молю...
     Тут король упал на колени и  молчал с  минуту времени,  а  в  костеле
тишина стояла мертвая. Поднявшись с колен, продолжал король:
     - Памятуя великое твое  милосердие и  долгом своим  почитая и  впредь
служить тебе  ревностно,  обет  приношу тебе от  своего имени и  от  имени
епископов, сенаторов шляхты и простого люда поспешествовать тому, чтобы во
всех  землях  королевства Польского люди  сыну  твоему  Христу,  Спасителю
нашему,  поклонялись и хвалу ему воздавали,  и, коль сжалится он над рабом
своим и победу ниспошлет мне над шведами, все силы приложить к тому, чтобы
в  державе моей до  скончания века торжественно праздновал народ годовщину
победы и славил милость божию и твою, приснодева!
     И снова прервал король свою речь и опустился на колени Шепот пробежал
по  костелу,  но тотчас стих,  ибо снова раздался голос короля,  дрожавший
теперь от волнения и скорби, но еще более громкий:
     - С  великим сокрушением в сердце моем сознаю,  что по справедливости
более прочих карает меня господь, вот уже семь лет насылая всякие бедствия
на королевство мое за то,  что стонет в  ярме убогий пахарь и обиды терпит
от  солдатства,  и  обет даю,  заключивши мир,  все силы приложить вкупе с
сословиями Речи  Посполитой,  дабы  с  той  поры  люд  не  терпел  никаких
утеснений,  а поелику,  милосердая матерь, владычица моя и царица, ты меня
на  сие  вдохновила,  внемли гласу  моему и  по  благости своей моли  сына
твоего, дабы помог мне исполнить сей обет {Прим. стр.172}.
     Внимали этим королевским словам духовенство, сенаторы, шляхта, черный
народ.  Великое рыдание поднялось в  костеле;  но  первый стон вырвался из
мужицкой груди,  мужики взрыдали первыми,  а  уж тогда плач стал всеобщим.
Все воздели руки к  небу,  повторяя с  рыданием в голосе:  «Аминь!  Аминь!
Аминь!»  -  и  тем свидетельствуя,  чт