курить поскорей из  норы этого барсука да двинуться
под Ченстохову!
     - Под Ченстохову! - рявкнул Рох. - На помощь пресвятой деве!
     - Под Ченстохову! - закричали все.
     - Ясногорские сокровища  защищать  от  этих  нехристей!  -  подхватил
Редзян.
     - От  этих  бесстыдников,  что  только для  отвода глаз притворяются,
будто в Иисуса веруют,  а на самом деле,  как я уж говорил,  на луну,  как
собаки, воют, и вся ихняя вера в том только и состоит.
     - И они покушаются на ясногорские богатства!
     - Ты в самую точку попал,  когда об ихней вере говорил, - обратился к
Заглобе Володыёвский.  -  Я  сам  слыхал,  как  они  на  луну выли.  Потом
толковали,  будто это ихние псалмы лютеранские;  но одно верно,  что такие
псалмы и собаки поют.
     - Как же это? - спросил пан Рох. - Неужто они сплошь собачьи дети?
     - Сплошь! - с глубоким убеждением подтвердил Заглоба.
     - И король у них не лучше?
     - Король хуже всех.  Он с умыслом поднял эту войну,  чтобы в костелах
вволю надругаться над истинной верой.
     Встал тут пан Рох, - а был он уже под хмельком, - и говорит:
     - Раз так,  то не будь я  Рох Ковальский,  коль в  первой же битве не
брошусь прямо на  шведского короля!  Пусть в  самой гуще будет он  стоять,
ничего. Либо он меня, либо я его, а таки наеду я на него с копьем! Дурак я
буду, коль этого не сделаю.
     С  этими словами он сжал кулак и хотел грохнуть им по столу.  Перебил
бы он и чары и сулейки, да и стол бы расколол, когда бы Заглоба не схватил
его поспешно за руку и не сказал ему следующие слова:
     - Садись,  Рох,  и  успокойся!  И знай,  что не тогда мы тебя дураком
посчитаем,  когда ты  этого не  сделаешь,  а  только тогда дураком считать
перестанем,  когда  ты  это  сделаешь.  Невдомек вот  только мне,  как  ты
бросишься на короля с копьем, коль не служишь в гусарах?
     - Так  я  стремянных и  слуг раздобуду и  впишусь в  хоругвь к  князю
Полубинскому. Мне и отец в этом поможет.
     - Отец Рох?
     - Ну а как же!
     - Так пусть он прежде тебе поможет,  а покуда не бей стекло,  не то я
первый голову за это тебе разобью.  Об чем,  бишь,  мы толковали?  Да!  Об
Ченстохове.  Luctus* меня сгложет,  коль мы  вовремя не  придем на  помощь
святыне.  Luctus меня сгложет, говорю я вам! А все этот изменник Радзивилл
да пан Сапега со своими пустыми разговорами.
     _______________
     * Печаль, скорбь (лат.).

     - Ты,  милостивый пан,  про воеводу такого не  говори!  Достойный это
человек! - прервал его маленький рыцарь.
     - Зачем же он тогда двумя сетями прикрыл Радзивилла, когда и одной бы
хватило?  Чуть не  десять тысяч самой отборной конницы и  пехоты стоит под
этой конурой.  Скоро уж  то всей околице сажу вылижут в  трубах,  ведь что
было в печах, уж съели.
     - Нам рассуждать не положено, мы должны выполнять приказы.
     - Тебе,  пан Михал, не положено, а мне положено, потому меня половина
прежнего радзивилловского войска полководцем выбрала, и я бы уж за десятую
околицу выгнал Карла Густава,  когда б  не несчастная моя скромность,  что
велела  мне  вложить  булаву  в  руки  пану  Сапеге.  Довольно уж  он  тут
промешкал, пусть теперь смотрит в оба, а то как бы не отобрал я назад, что
дал ему
     - Напился ты, вот и стал храбёр! - сказал Володыёвский.
     - Ты  так  думаешь?  Ну  что  ж,  посмотрим!  Я  еще сегодня пойду по
хоругвям и  кликну клич:  кто со  мной под Ченстохову хочет,  чем локти да
коленки  об  тыкоцинскую известку  вытирать,  за  мной!  Кто  выбрал  меня
полководцем,  кто дал мне в  руки власть,  кто верит,  что все,  что я  ни
сделаю,  послужит на  пользу отечеству и  вере,  становись рядом со  мной!
Хорошее  дело  изменников карать,  но  стократ  прекрасно  пресвятую  деву
спасти,  матерь нашу  и  державы нашей покровительницу от  гнета избавить,
вызволить из еретического ярма.
     Тут Заглоба,  у которого давненько шумело в голове, сорвался с места,
вскочил на лавку и давай кричать, как перед собранием:
     - Кто  католик,  кто поляк,  кому жаль пресвятой девы,  за  мной!  На
помощь Ченстохове!
     - Я с тобой! - вскричал, вставая, Рох Ковальский.
     Заглоба минуту поглядел на  присутствующих и,  увидя изумленные немые
лица, слез с лавки и сказал:
     - Я  Сапежку научу уму-разуму!  Да будь я  подлец,  коль до завтра не
уведу отсюда половину войска и не двину людей под Ченстохову!
     - О боже! Одумайся, отец! - воскликнул Ян Скшетуский.
     - Будь я подлец, говорю тебе! - повторил Заглоба.
     Друзья и впрямь испугались,  как бы он этого не сделал,  с него могло
статься.  Во многих хоругвях роптали люди, недовольные затянувшейся осадой
Тыкоцина,  и  все  поголовно скрежетали зубами  при  мысли  о  Ченстохове.
Достаточно было искры,  чтобы разгорелось пламя,  особ