что плаха меня ждала. Я уж и сам не знал, что
делать, когда виленский воевода сам вдруг пришел мне на помощь...
     - Он взял тебя под защиту?
     - Через того же  пана Володыёвского он  мне грамоту прислал на  набор
войска,  и  стал я  ему подсуден и  мог не бояться судов.  Якорем спасения
явился мне тогда воевода.  Тотчас собрал я хоругвь из одних забияк, на всю
Литву славных. Лучше хоругви во всем войске не было. Повел я ее в Кейданы.
Как родного сына,  принял меня там Радзивилл,  о  родстве нашем с  Кишками
вспомнил,  под защиту взять посулил.  У  него уже были виды на  меня.  Ему
нужны были люди отчаянные,  готовые на все,  а я, простак, как на приманку
лез.  Когда замыслы его еще не вышли наружу, велел он мне на распятии дать
ему клятву,  что не покину я его ни при каких обстоятельствах.  Думал я, о
войне со шведами или московитами речь,  и с охотой дал ему клятву.  Но вот
начался  тот  страшный пир,  на  котором был  подписан кейданский договор.
Явной стала измена.  Другие полковники бросали к  ногам гетмана булавы,  а
меня клятва, как пса на цепи, держала, не мог я от князя отречься...
     - А  разве  все  те,  что  потом оставили нас,  не  присягали нам  на
верность? - с грустью заметил король
     - Но я  хоть и  не бросил булавы,  не хотел,  однако,  руки марать об
измену.  Один бог только знает,  какие принял я муки!  Словно бы кто живым
огнем меня жег,  так я терзался!  Ведь и девушка моя, хоть и помирились мы
уже с нею после увоза,  назвала меня изменником,  отвернулась от меня, как
от  мерзкой гадины.  А  я  ведь  клятву  дал,  я  клятву дал  не  покидать
Радзивилла!  О,  государь,  хоть женщина она, но умом своим мужа затмит, а
тебе предана, как никто другой.
     - Да благословит ее бог! - промолвил король. - Я люблю ее за это!
     - Она думала переделать меня, думала, я стану твоим приверженцем и за
отчизну буду сражаться, а когда прахом пошли все ее труды, прогневалась на
меня  так,  что  сколько прежде любила,  столько стала  теперь ненавидеть.
Между тем Радзивилл призвал меня к себе и стал ублажать.  Выходило по его,
как дважды два - четыре, что по справедливости он поступил, что только так
и  мог он спасти погибающую отчизну.  Я и пересказать не могу,  что он мне
толковал, такие это были великие мысли и такое счастье сулили они отчизне!
Да он бы стократ мудрого убедил,  а что я,  простой солдат,  против такого
державного мужа!  Говорю тебе,  государь, обеими руками ухватился я за эти
его мысли,  сердцем принял их, думал, все слепые, один князь правду видит,
все грешники,  один он чист перед богом. Я бы за него в огонь прыгнул, как
теперь  за  тебя  государь,  ибо  не  умею  я  ни  наполовину служить,  ни
наполовину любить.
     - Я это вижу! - заметил Ян Казимир.
     - Большую оказал я ему услугу,  -  угрюмо продолжал Кмициц. - Не будь
меня,  никаких ядовитых плодов  не  принесла бы  эта  измена,  собственное
войско зарубило бы  князя саблями.  Дело  к  тому клонилось.  Уже  драгуны
поднялись,  венгерская пехота и легкие хоругви, уже рубили они саблями его
шотландцев,  когда прискакал я  со своими людьми и искрошил их в мгновение
ока.  Но оставались еще хоругви,  что стояли на постое.  Я  и их истребил.
Один  только пан  Володыёвский ушел  из  подземелья и  чудом  вывел  своих
лауданцев в  Подлясье,  чтобы  присоединиться там  к  пану  Сапеге.  Много
собралось там  тех,  кому  посчастливилось уцелеть,  но  один  бог  знает,
сколько по  моей вине погибло добрых солдат.  Винюсь в  том,  как на  духу
винюсь.  По  дороге к  пану  Сапеге схватил меня Володыёвский и  не  хотел
пощадить мою жизнь.  Еле ушел я  тогда из его рук,  да и то только потому,
что нашлись при мне письма,  из которых открылось,  что,  когда он сидел в
подземелье и  князь хотел его расстрелять,  я  горячо за  него заступился.
Отпустил он тогда меня,  воротился я  к Радзивиллу и снова служил ему.  Но
горько было мне,  содрогалась душа моя от поступков князя,  ибо нет у него
ни веры, ни чести, ни совести, а собственное слово для него то же, что для
шведского короля.  Непокорен я стал и дерзок с ним. Гневался он на меня за
мою дерзость. И услал наконец с письмами.
     - Очень важно все то, что ты тут рассказываешь, - промолвил король, -
мы  теперь от очевидца,  который pars magna fuit*,  будем знать,  как было
дело.
     _______________
     * Принимал большое участие (лат.).

     - Правда, что pars magna fui*, - ответил Кмициц. - С радостью уехал я
с  письмами,  не мог усидеть в  Кейданах.  В  Пильвишках встретил я  князя
Богуслава.  Дай-то бог,  чтоб попался он мне в  руки,  все силы я  к  тому
приложу,  чтоб настигла его моя месть за поклеп, который он взвел на меня!
Ничего я  ему  там не  предлагал,  бесстыдная все это ложь,  мало того,  -
именно там  встал я  на  правый путь,  там узнал всю подноготную и  воочию
убедился в бесстыдстве этих еретиков.
     _______________
     * Я принимал большое участие (лат.).

     - Говори же скорее,  как было дело, а то нам тут все так представили,
будто князь Богуслав лишь по принуждению помогал брату.
     - Он,  государь?  Он  хуже Януша!  Да  в  чьей же голове раньше всего
созрел предательский умысел?  Да  разве не он первый стал соблазнять князя
гетмана короной?  Суди  его  бог!  Князь Януш  хоть личину надевал и  bono
publico* прикрывался,  а Богуслав,  решив,  что я из негодяев негодяй, всю
душу открыл мне.  И  повторить страшно,  что  он  мне  сказал.  «К  черту,
говорит, полетит ваша Речь Посполитая;