Воины соревновались, кто в чем был искусен: молодые Кемличи, Косьма и
Дамиан,  потешали короля своей неуклюжестью и  великанским ростом да  тем,
что подковы гнули,  как тростинки;  за каждую подкову он приказывал давать
им по талеру,  хоть и пуст был королевский кошелек,  ибо все деньги,  даже
драгоценности и «вено» королевы пошли на войско.
     Пан Анджей метал тяжелый топорик; подкинув его так высоко, что он был
едва виден,  подлетал на  своем коне и  на лету хватал за рукоять.  Король
даже в ладоши хлопал.
     - Видал я, - говорил он, - как пан Слушка, свояк подканцлера, топорик
мечет, но куда ему, он и наполовину этой высоты не метнет.
     - У  нас в  Литве это в  обычае,  -  говорил пан Анджей,  -  а  когда
упражняешься сызмальства, так откуда и ловкость берется.
     - А  откуда у  тебя  этот  рубец через всю  щеку?  -  спросил однажды
король, показывая Кмицицу на шрам. - Ишь как тебя саблей полоснули.
     - Не от сабли это,  а от пули,  государь.  Стреляли в меня,  приставя
дуло к самому лицу.
     - Враг или свой?
     - Свой,  но враг,  и  я  еще с ним поквитаюсь;  но покуда мы с ним не
квиты, не годится мне толковать об этом.
     - Так ты лют?
     - Не лют я вовсе,  государь,  ведь вот на голове у меня побольше дыра
от  сабли,  чуть душа из  меня вон через нее не  вышла;  но  полоснул меня
человек достойный, и не держу я на него обиды.
     С  этими словами Кмициц снял шапку и  показал королю глубокий рубец с
заметными беловатыми краями.
     - Не стыжусь я этой раны, - сказал он, - потому рубака меня полоснул,
что другого такого не сыщешь во всей Речи Посполитой.
     - Что же это за рубака такой?
     - Пан Володыёвский.
     - Господи,  да ведь я же его знаю!  Он под Збаражем чудеса творил.  А
потом я  был на свадьбе его товарища,  Скшетуского,  что первый привез мне
вести из Збаража.  Славные это рыцари.  С ними еще один был,  так того все
войско славило как величайшего из  рыцарей.  Толстый такой шляхтич,  а  уж
шутник, мы на свадьбе прямо катались со смеху.
     - Это пан Заглоба, - сказал Кмициц. - Помню! Он не только храбрец, но
и на уловки куда как хитер.
     - Что они теперь поделывают, не знаешь?
     - Володыёвский   у    князя   виленского   воеводы   над    драгунами
начальствовал.
     Король нахмурился
     - И вместе с князем воеводой служит теперь шведам?
     - Он?  Шведам?  У пана Сапеги он. Я сам видел, как после измены князя
воеводы он бросил к его ногам булаву.
     - О,  доблестный это воитель!  -  воскликнул король. - От пана Сапеги
были у  нас вести из  Тыкоцина,  он осадил там князя воеводу.  Дай бог ему
счастья!  Когда бы все были на него похожи,  шведы уже пожелели бы о своем
предприятии
     Тизенгауз, который слышал весь разговор, неожиданно спросил:
     - Так ты, пан, был в Кейданах у Радзивилла?
     Кмициц смутился и стал подкидывать свой топорик.
     - Был.
     - Да  оставь ты  свой топорик,  -  продолжал Тизенгауз.  -  Что же ты
поделывал при княжеском дворе?
     - Гостем был,  -  нетерпеливо ответил Кмициц,  - и хлеб княжеский ел,
покуда не опротивел он мне после измены.
     - А почему же ты вместе с другими достойными воителями не ушел к пану
Сапеге?
     - Обет я дал в Ченстохову отправиться.  Ты меня скорее поймешь,  коль
скажу я тебе, что нашу Острую Браму московиты захватили.
     Тизенгауз покачал головой и  губами почмокал,  так что король обратил
наконец на это внимание и испытующе посмотрел на Кмицица.
     Потеряв терпение, тот повернулся к Тизенгаузу и сказал:
     - Милостивый пан!  Почему я  у  тебя не выпытываю,  где ты был и  что
делал?
     - А ты спроси, - ответил Тизенгауз. - Мне скрывать нечего.
     - Да и я не перед судом стою, а коль придется когда-нибудь стать, так
не ты будешь моим судьею. Оставь меня в покое, а то как бы у меня терпенье
не лопнуло.
     С этими словами он так стремительно метнул свой топорик, что тот едва
виден стал в вышине;  король поднял глаза, следя его полет, и в эту минуту
ни о чем не думал,  кроме одного, - схватит Бабинич на лету топорик или не
схватит.
     Бабинич вздыбил коня, подскакал и схватил.
     Но Тизенгауз в тот же вечер сказал королю:
     - Государь, все меньше и меньше нравится мне этот шляхтич.
     - А мне все больше и больше! - надул губы король.
     - Слыхал я  нынче,  как один из  его слуг назвал его полковником,  он
только грозно на него поглядел и мигом утихомирил. Что-то тут неладно!
     - И мне порой сдается,  что не хочет он всего рассказывать, - заметил
король, - но его это дело.
     - Нет, государь! - с жаром воскликнул Тизенгауз. - Не его это дело, а
наше, всей Речи Посполитой! Ведь если он предатель и погибель готовит тебе
или неволю, то вместе с тобою погибнут все те, что поднимают сейчас оружие
на врага, погибнет вся Речь Посполитая, которую ты один можешь спасти.
     - Так я его завтра сам спрошу.
     - Дай бог,  чтобы был я лжепророком,  но ничего хорошего не читаю я в
его глазах.  Уж очень он проворен, уж очень смел и решителен, а такие люди
на все могут отважиться.
     Король огорчился.
     На следующий день,  когда отряд тронулся в  путь,  он поманил к  себе
Кмицица.
     - Где ты