совет сам Миллер.
     - Сегодняшний штурм,  -  сказал он,  -  ничего не принес. Порох у нас
кончается,  половина людей погибла,  прочие пали духом и не победы ждут, а
поражения. Запасы кончились, подкреплений ждать неоткуда.
     - А  монастырь стоит нерушимо,  как в первый день осады!  -  прибавил
Садовский.
     - Что же нам остается?
     - Позор!
     - Я получил приказ,  - продолжал генерал, - немедленно взять крепость
или снять осаду и направиться в Пруссию.
     - Что же нам остается? - повторил князь Гессенский.
     Все взоры обратились на Вжещовича.
     - Спасать нашу честь! - воскликнул граф.
     Короткий,  отрывистый смех,  похожий на скрежет зубов, сорвался с губ
того самого Миллера, которого звали Полиоцертесом.
     - Граф Вжещович хочет научить нас воскрешать мертвых! - сказал он.
     Вжещович сделал вид, что не слышит.
     - Честь свою спасли только убитые! - прибавил Садовский.
     Миллер начал терять самообладание.
     - И он все еще стоит, этот монастырь? Эта Ясная Гора, этот курятник?!
И я не взял его?! И мы отступаем? Сон ли это или явь?
     - Этот монастырь,  эта Ясная Гора все еще стоит,  -  как эхо повторил
князь Гессенский, - и мы отступаем, разбитые!
     Наступила минута молчания;  казалось,  военачальник и его подчиненные
находят дикое наслаждение в мыслях о собственном позоре и унижении.
     Но тут медленно и раздельно заговорил Вжещович.
     - Во всех войнах, - сказал он, - не однажды случалось, что осажденная
крепость давала  выкуп  за  снятие  осады,  и  тогда  войска  уходили  как
победители, ибо тот, кто дает выкуп, тем самым признает себя побежденным.
     Офицеры,  которые сперва слушали графа с надменным презрением,  вдруг
насторожились.
     - Пусть монастырь даст нам какой-нибудь выкуп,  - продолжал Вжещович,
- тогда никто не посмеет сказать,  что мы не могли его взять,  скажут, что
просто не пожелали.
     - Но согласятся ли на это монахи? - спросил князь Гессенский.
     - Ручаюсь головой,  - ответил Вейгард, - более того, своей солдатской
честью!
     - Что  ж,  все  может статься!  -  сказал вдруг Садовский.  -  Вконец
измучила нас эта осада, но ведь их тоже. Генерал, что вы на это скажете?
     Миллер обратился к Вжещовичу:
     - Много  тяжелых  минут  принесли  мне,  граф,  ваши  советы,  самых,
пожалуй,  тяжелых во  всей моей жизни,  но за этот совет спасибо вам,  век
буду помнить.
     Все вздохнули с  облегчением.  И  в  самом деле,  речь могла идти уже
только о том, чтобы уйти с почетом.
     Назавтра,  в день святого Стефана,  офицеры собрались все до единого,
чтобы  выслушать  ответ  ксендза  Кордецкого  на  посланное  утром  письмо
Миллера, в котором монахам предлагалось внести выкуп.
     Долго пришлось ждать офицерам. Миллер притворялся веселым; но на лице
его  читалось принужденье.  Никто из  офицеров не  мог  усидеть на  месте.
Тревожно бились сердца.
     Князь Гессенский и  Садовский стояли у  окна и  вполголоса вели между
собой разговор.
     - Как вы думаете, полковник, согласятся они? - спросил князь.
     - Всё как будто за то,  что должны согласиться.  Кто бы не согласился
избавиться от такой, что ни говорите, грозной опасности ценою каких-нибудь
двух десятков тысяч талеров;  да  и  то надо принять во внимание,  что для
монахов не существуют ни мирская гордость,  ни солдатская честь, во всяком
случае,  не  должны существовать.  Я  вот только боюсь,  не  потребовал ли
генерал слишком много.
     - А сколько он потребовал?
     - Сорок тысяч талеров от монахов и двадцать тысяч от шляхты.  Ну,  на
худой конец они, может, захотят поторговаться.
     - Ах, боже мой, уступать надо, уступать! Да если бы я знал, что у них
нет денег,  я бы предпочел ссудить их, только чтоб осталась хоть видимость
почета.
     - Должен вам сказать, князь, что на этот раз совет Вжещовича, сдается
мне,  хорош,  я уверен, что монахи дадут выкуп. Мочи нет терпеть, уж лучше
десять приступов, чем это ожидание.
     - Уф! Вы правы. Однако этот Вжещович может далеко пойти.
     - Да пусть себе идет хоть на виселицу.
     Собеседники не  угадали.  Графу  Вейгарду  Вжещовичу  уготована  была
участь, горшая даже виселицы.
     Между тем рев пушек прервал дальнейший разговор.
     - Что это? В крепости стреляют? - крикнул Миллер.
     Он сорвался и как оглашенный выбежал вон.
     За  ним  последовали остальные и  стали  слушать.  В  самом  деле  из
крепости долетали пушечные залпы.
     - Ради бога,  что бы это могло значить?  Дерутся они там,  что ли?! -
кричал Миллер. - Ничего не понимаю!
     - Генерал,  я вам все объясню, - сказал Зброжек. - Нынче день святого
Стефана, именины обоих Замойских, отца и сына, это салютуют в их честь.
     Из  крепости долетели приветственные клики,  а  за  ними  новые залпы
салю