поставил меня на ноги,  чего я  не
забуду до  гроба.  При всех скажу:  кабы не  ты,  сидеть бы  мне сейчас за
решеткой.  Дай  бог,  чтоб такие люди множились,  как  голуби.  Кто  иначе
думает, тот дурак, и пусть меня черт возьмет, коли я ему ушей не обрежу.
     — Э, полно!
     — Я за тебя в огонь и в воду,  чтоб мне на месте умереть! Выходи, кто
не верит!
     Тут  пан  Анджей с  вызывающим видом  оглядел офицеров;  но  никто не
возражал,  ибо  все  любили и  уважали пана  Михала.  Один  только Заглоба
сказал:
     — Ну и бедовый же парень, черт побери! Вижу, крепко полюблю я тебя за
пана Михала, ведь это у меня надо спрашивать, чего он стоит.
     — Больше всех нас!  — ответил Кмициц со свойственной ему горячностью.
Он посмотрел на Скшетуских,  на Заглобу и прибавил:  —  Прошу прощенья,  я
никого не хотел обидеть,  я знаю,  вы достойные люди и великие рыцари.  Не
прогневайтесь, я от души желаю заслужить вашу дружбу.
     — Пустое! — промолвил Ян Скшетуский. — Что на уме, то на языке.
     — Дай-ка я тебя поцелую! — сказал Заглоба.
     — Мне не надо два раза повторять такие слова!
     И они упали друг другу в объятия. После этого Кмициц крикнул:
     — Не миновать нам выпить сегодня!
     — Мне не надо два раза повторять такие слова!  —  как эхо откликнулся
Заглоба.
     — Убежим сегодня пораньше в арсенал, а об выпивке я позабочусь.
     Пан Михал свирепо встопорщил усики.
     «Не больно-то  ты захочешь пораньше убегать,  —  подумал он про себя,
глядя на Кмицица, — как дознаешься, кто нынче будет в княжеских покоях...»
     Он  открыл было  рот,  чтобы сказать Кмицицу о  том,  что  в  Кейданы
приехал мечник россиенский с  Оленькой,  но что-то так ему стало тоскливо,
что он переменил разговор.
     — А где твоя хоругвь? — спросил он у Кмицица.
     — Здесь. Готовенькая! Был у меня Гарасимович, приказ принес от князя,
чтобы в полночь люди были на конях.  Спрашивал я у него: все ли двинемся в
поход;  говорит —  нет!  Не пойму,  что бы это могло значить. Одни офицеры
получили такой же приказ, другие — нет. Но иноземная пехота вся получила.
     — Может, часть войска пойдет сегодня в ночь, а часть завтра, — сказал
Ян Скшетуский.
     — Так  или  иначе,  я  здесь  с  вами  выпью,  а  хоругвь пусть  себе
отправляется. Я ее потом за какой-нибудь час догоню.
     В эту минуту вбежал Гарасимович.
     — Ясновельможный хорунжий оршанский! — крикнул он, кланяясь в дверях.
     — В чем дело? Пожар, что ли? Здесь я! — ответил Кмициц.
     — К князю! К князю!
     — Сию минуту,  вот только оденусь.  Эй,  парень! Кунтуш и пояс, не то
голову оторву!
     Слуга вмиг  подал и  всю  остальную одежду,  и  через несколько минут
Кмициц,  разодетый,  как на  свадьбу,  отправился к  князю.  Так хорош был
молодой рыцарь,  что  все  кругом озарял своею красотой.  Жупан серебряной
парчи,  затканной звездами,  от  которых блеск  шел  на  всю  фигуру,  был
застегнут у шеи крупным сапфиром.  На жупан накинул Кмициц кунтуш голубого
бархата и повязал его белым драгоценным поясом, который был так тонок, что
его можно было продернуть сквозь перстень. Сабля, отливавшая серебром, вся
усеянная сапфирами,  висела сбоку на шелковой перевязи,  а за пояс заткнул
рыцарь и  знак  отличия,  ротмистровский свой буздыган.  Удивительно,  как
красил его этот наряд,  и  трудно было,  пожалуй,  сыскать рыцаря краше во
всей огромной толпе их, собравшейся в Кейданах.
     Вздохнул пан Михал,  глядя на  него,  а  когда Кмициц исчез за дверью
арсенала, сказал Заглобе:
     — Попробуй-ка при нем сунься к девушке!.
     — Отними мне только тридцать лет! — ответил Заглоба.
     Когда  Кмициц вошел  к  князю,  тот  тоже  был  одет,  и  придворный,
убиравший его  с  двумя арапами,  уже успел выйти из  покоя.  Они остались
одни.
     — Дай  бог  тебе  здоровья  за  то,  что  ты  поторопился!  —  молвил
Радзивилл.
     — Готов к услугам, ясновельможный князь.
     — А хоругвь?
     — Как было приказано.
     — Народ надежный?
     — В огонь пойдут, в пекло!
     — Это хорошо! Мне такие люди нужны... И такие, как ты вот, готовые на
все... Еще раз повторяю, ни на кого я так не надеюсь, как на тебя.
     — Ясновельможный князь,  где уж  мне при моих-то  заслугах со старыми
солдатами равняться,  но  коли  надо  двинуться на  врагов отчизны,  я  не
отстану.
     — Я  не умаляю заслуг старых солдат,  —  сказал князь,  —  хотя могут
прийти такие pericula*, такие черные дни, что поколеблются и самые верные.
     _______________
          * Испытания, опасности (лат.).

     — Пусть погибнет напрасною смертью тот, кто в опасности отступится от
тебя, ясновельможный князь.
     Радзивилл бросил на Кмицица быстрый взгляд.
     — А ты... не отступишься?
     Молодой рыцарь вспыхнул.
     — Ясновельможный князь!
     — Что ты хочешь сказать?
     — Я покаялся тебе, ясновельможный князь, во всех моих грехах, и такое
их множество, что только отцовской твоей доброте я обязан прощением. Но во
всех этих грехах нет одного: неблагодарности.
     — И  вероломства!..  Ты  покаялся мне во всех своих грехах,  а  я  не
только простил тебя,  как отец,  но и полюбил тебя, как сына, которого бог
не  дал  мне