не  равнять его с  Кромвелем,  а  то как бы не
пришлось  наговорить вам  таких  слов,  какие  хозяину  дома  говорить  не
пристало!..
     Харламп свирепо встопорщил тут  усы и  стал исподлобья поглядывать на
Яна Скшетуского;  увидев это, Володыёвский бросил на него такой холодный и
быстрый взгляд, точно хотел сказать:
     «Попробуй только пикни!»
     Усач тотчас утихомирился,  так  как весьма уважал пана Михала,  да  и
небезопасно было затевать с маленьким рыцарем ссору.
     — Князь кальвинист, — продолжал он уже гораздо мягче, — но не он ради
ереси оставил истинную веру,  он рожден в  ереси.  Никогда не станет он ни
Кромвелем,  ни  Радзеёвским,  ни Опалинским,  хоть бы земля расступилась и
поглотила Кейданы. Не такая это кровь, не такой род!
     — Да  коли он  дьявол с  рогами во лбу,  так оно и  лучше,  будет чем
шведов бодать, — сказал Заглоба.
     — Однако арестовать пана Госевского и кавалера Юдицкого?  Ну и ну!  —
покачал головой Володыёвский.  —  Не очень-то обходителен князь с гостями,
которые ему доверились.
     — Что ты говоришь,  Михал!  — возразил Харламп. — Он обходителен, как
никогда. Он теперь рыцарям как отец родной. Помнишь, раньше он вечно ходил
насупясь,   знал  одно  только  слово:   «Служба!»  К  королю  легче  было
приступиться,  чем к нему. А теперь его всякий день увидишь с поручиками и
шляхтой:  ходит,  беседует,  каждого спросит про  семью,  про  детей,  про
имение,  каждого по  имени назовет,  справится,  не терпит ли кто обиды по
службе.  Он мнит,  что среди владык нет ему равных, а меж тем вчера — нет,
третьего дня!  —  ходил под руку с  молодым Кмицицем.  Мы  глазам своим не
поверили. Оно, конечно, Кмициц знатного рода, но ведь молокосос и жалоб на
него, сдается, пропасть подано в суд; да ты об этом лучше меня знаешь.
     — Знаю, знаю, — сказал Володыёвский. — А давно тут Кмициц?
     — Нынче  его  нет,  он  вчера  уехал в  Чейкишки за  пехотным полком,
который стоит  там.  В  такой  милости Кмициц теперь у  князя,  как  никто
другой.  Когда он уезжал,  князь проводил его глазами,  а потом и говорит:
«Этот молодец для меня на все готов,  черту хвост прищемит,  коли я велю!»
Мы сами это слыхали. Правда, хоругвь привел Кмициц князю, что другой такой
нет во всем войске. Не люди и кони — огненные змеи.
     — Что говорить,  солдат он  храбрый и  в  самом деле на все готов!  —
сказал пан Михал.
     — В последней войне он,  сдается,  такие показывал чудеса, что за его
голову цену назначили,  —  был предводителем у  охотников и воевал на свой
страх.
     Дальнейший разговор прервало появление нового лица.  Это  был шляхтич
лет сорока;  маленький,  сухонький,  подвижной,  он так и  извивался ужом;
личико у него было с кулачок,  губы тонкие,  усы жидкие, глаза с косинкой.
Он  был  в  одном  тиковом жупане  с  такими  длинными рукавами,  что  они
совершенно закрывали ему  кисти  рук.  Войдя,  он  согнулся  вдвое,  затем
выпрямился вдруг,  точно  подброшенный пружиной,  затем  снова  согнулся в
низком поклоне,  завертел головой так,  точно  силился извлечь ее  у  себя
из-под  мышки,  и  заговорил  скороговоркой,  голосом,  напоминавшим скрип
заржавленного флюгера:
     — Здорово,  пан Харламп,  здорово!  Ах,  здорово, пан полковник, твой
покорнейший слуга!
     — Здорово, пан Гарасимович, — ответил Харламп. — Чего тебе надо?
     — Бог гостей дал,  знаменитых гостей! Я пришел предложить свои услуги
и спросить, как звать приезжих.
     — Пан Гарасимович, да разве они к тебе приехали в гости?
     — Ясное дело,  не ко мне,  я и недостоин такой чести... Но дворецкого
нет, я его замещаю, потому и пришел с поклоном, низким поклоном!
     — Далеко  тебе  до  дворецкого,  —  отрезал  Харламп.  —  Дворецкий —
персона,   большой  пан,   а  ты,   с  позволения  сказать,   заблудовский
подстароста.
     — Слуга слуг Радзивилла!  Да, пан Харламп. Я не отпираюсь, упаси бог!
Но про гостей князь узнал,  он-то и прислал меня спросить,  кто такие, так
что ты,  пан Харламп, ответишь мне, сейчас же ответишь, даже если бы я был
не подстароста заблудовский, а простой гайдук.
     — Я  б  и мартышке ответил,  приди она ко мне с приказом,  —  отрубил
Носач.  —  Слушай же,  пан,  да запиши фамилии,  коли ум у  тебя короток и
запомнить ты их не можешь.  Это пан Скшетуский,  герой Збаража,  а это его
двоюродный брат, Станислав.
     — Всемогущий боже, что я слышу! — воскликнул Гарасимович.
     — Это пан Заглоба.
     — Всемогущий боже, что я слышу!
     — Коли ты,  пан,  так смутился,  когда услышал мою фамилию,  — сказал
Заглоба, — представь же себе, как должны смутиться враги на поле боя.
     — А это пан полковник Володыёвский, — закончил Харламп.
     — Славная сабля и  это,  к  тому  же  радзивилловская,  —  поклонился
Гарасимович.  —  У князя голова пухнет от работы;  но для таких рыцарей он
найдет время, непременно найдет. А покуда чем могу служить, дорогие гости?
Весь замок к вашим услугам и погреб тоже.
     — Слыхали мы,  кейданские меды хороши,  —  не преминул вставить слово
Заглоба.
     — О да!  —  ответил Гарасимович.  — Хороши меды в Кейданах, хороши! Я
пришлю сейчас на выбор. Надеюсь, дорогие гости не скоро нас покин