н, к примеру, становился в строй с копьем длиною в девятнадцать футов и
в  панцире,  но  зато в  соломенной шляпе «для холодка»,  другой во  время
ученья жаловался на жару,  этот зевал,  ел или пил, тот звал слугу, и все,
не видя в этом ничего особенного, так галдели в строю, что никто не слышал
команды офицеров.  Трудно  было  приучить шляхетскую братию к  дисциплине,
очень она  обижалась,  полагая,  что  дисциплина противна ее  гражданскому
достоинству.  Правда,  в строю читали «артикулы», но их никто и слушать не
хотел.
     Цепями  на  ногах  этого  войска было  множество повозок,  запасных и
упряжных лошадей,  скота,  предназначенного для  довольствия,  и  особенно
слуг,  которые стерегли шатры,  снаряжение, пшено и прочую крупу и снедь и
по малейшему поводу затевали ссоры и драки.
     Навстречу такому  вот  войску  со  стороны Щецина и  пойм  реки  Одры
приближался,   ведя   семнадцать  тысяч   ветеранов,   скованных  железной
дисциплиной,  старый  военачальник,  Арвид  Виттенберг,  который молодость
провел на Тридцатилетней войне.
     С  одной  стороны  стоял  беспорядочный  польский  стан,  похожий  на
ярмарочное  сборище,   шумный,   недовольный,   с  неумолчными  спорами  и
разговорами о  приказах  начальников,  состоявший из  степенных  мужичков,
которые наспех были превращены в  пехотинцев,  и господ,  которых оторвали
прямо от  стрижки овец.  С  другой стороны двигался лес копий и  мушкетных
дул,  шли маршем грозные,  безмолвные колонны,  которые, по мановению руки
военачальника,  с  регулярностью машин развертывались в линии и полукруги,
смыкались в клинья и треугольники,  ловкие,  как меч в руке фехтовальщика,
шли   настоящие  воители,   холодные,   невозмутимые,   достигшие  высшего
мастерства  в  военном  своем  ремесле.   Кто  же  из  людей  опытных  мог
сомневаться в том, чем кончится встреча и на чьей стороне будет победа?
     Тем не менее в стан съезжалось все больше шляхты,  а еще раньше стали
прибывать  вельможи из Великой Польши и других провинций с состоявшими при
них войсками и слугами.  Вскоре после воеводы Грудзинского в  Пилу  явился
могущественный воевода познанский Кшиштоф Опалинский.  Три сотни гайдуков,
наряженных в желтые с красным мундиры и вооруженных  мушкетами,  выступало
перед  каретой  воеводы;  придворные  и шляхта толпою окружали его высокую
особу;  за ними в боевом строю следовал отряд рейтар в таких же  мундирах,
как  и  гайдуки;  а сам воевода ехал в карете,  имея при своей особе шута,
Стаха Острожку,  который обязан был увеселять  в  дороге  своего  угрюмого
господина.
     Приезд столь славного вельможи ободрил и воодушевил войско,  ибо всем
тем,  кто  взирал на  царственное величие воеводы,  на  гордый его  лик  с
высоким,  как свод, челом и умными, суровыми очами, на всю его сенаторскую
осанку,  и  в голову не могло прийти,  что такого властителя может постичь
какая-нибудь неудача.
     Людям,  привыкшим почитать чины и лица,  казалось,  что даже шведы не
посмеют поднять святотатственную руку  на  такого магната.  Те,  у  кого в
груди  билось робкое сердце,  под  его  крылом сразу почувствовали себя  в
безопасности.  Воеводу приветствовали горячо и радостно; клики раздавались
вдоль всей улицы,  по которой кортеж медленно подвигался к дому бурмистра;
головы склонялись перед воеводой,  который был виден как на  ладони сквозь
стекла  раззолоченной кареты.  Вместе  с  воеводой на  поклоны  отвечал  и
Острожка,  притом с  таким  достоинством и  важностью,  точно толпы народа
кланялись ему одному.
     Не  успела  улечься  пыль  после  приезда  познанского  воеводы,  как
прискакали гонцы  с  вестью,  что  едет  его  двоюродный брат,  подляшский
воевода Петр Опалинский со своим шурином,  Якубом Роздражевским,  воеводой
иновроцлавским.  Кроме придворных и  слуг,  они  привели по  полторы сотни
вооруженных людей. А потом дня не проходило, чтобы не прибыл кто-нибудь из
вельмож:   приехал  Сендзивой  Чарнковский,  шурин  Кшиштофа  Опалинского,
каштелян  познанский,  затем  Станислав Погожельский,  каштелян калишский,
Максимилиан Мясковский,  каштелян кшивинский,  и Павел Гембицкий, каштелян
мендзижецкий.  Местечко  переполнили  толпы  людей,  так  что  негде  было
разместить даже придворных. Прилегающие луга запестрели шатрами ополчения.
Можно  было  подумать,  что  в  Пилу  со  всей  Речи  Посполитой слетелись
разноперые птицы.
     Мелькали  красные,   зеленые,   голубые,   синие,   белые  кафтаны  и
полукафтанья,  жупаны и кунтуши, ибо, не говоря уж о шляхетском ополчении,
в  котором каждый шляхтич носил другое платье,  не  говоря о  придворных и
слугах, даже ратники от каждого повета были одеты в мундиры разных цветов.
     Явились  и  маркитанты,  которые не  могли  разместиться на  рынке  и
построили палатки за местечком.  В них продавалось военное снаряжение — от
мундиров до оружия —  и продовольствие.  Одни харчевни дымили день и ночь,
разнося запах бигоса,  пшенной каши,  жареного мяса,  в других продавались
напитки.  Толпы шляхтичей,  вооруженных не  только мечами,  но и  ложками,
толкались перед ними;  они ели,  пили и  вели разговоры то  о  неприятеле,
которого еще не  было видно,  то  о  подъезжающих вельможах,  на  чей счет
отпускалось немало соленых шуток.
     Среди  кучек  шляхты с  самым  невинным видом прохаживался Острожка в
платье, сшитом из пестрых лоскутьев, и со скипетром, украшенным