подняла обе руки над головой.
     — Я проклинаю его вместе с вами!
     — Аминь!  —  крикнула шляхта. — Обыщем двор — и в лес! Мы его найдем!
Айда, на разбойника!
     — Айда! Айда!
     Снова раздался лязг сабель и топот ног.  Шляхтичи сбежали с крыльца и
торопливо садились по  коням.  Часть  их  еще  некоторое время  обыскивала
постройки, конюшни, хлева, сеновал, потом голоса стали удаляться в сторону
леса.
     Панна Александра прислушивалась, пока голоса не пропали совсем, после
чего лихорадочно постучала в дверь комнаты, где укрыла пана Анджея.
     — Никого нет! Выходи, пан!
     Кмициц вышел из комнаты, шатаясь, как пьяный.
     — Оленька! — начал было он.
     Она  встряхнула распустившимися косами,  которые  плащом  покрыли  ей
спину.
     — Не хочу тебя видеть, не хочу тебя знать! Бери коня и уходи отсюда!
     — Оленька! — простонал Кмициц, протягивая руки.
     — Кровь на твоих руках,  как на Каине!  —  крикнула она,  отпрянув от
него, как от змеи. — Прочь! Навеки!


                                 ГЛАВА VI

     День встал хмурый и осветил в Волмонтовичах груду развалин, пожарище,
оставшееся  на  месте  домов  и  хозяйственных  построек,  обгорелые   или
порубленные  мечами  трупы.  На  пепелище кучки осунувшихся людей искали в
дотлевавших угольях тела погибших или  остатки  имущества.  Это  был  день
скорби  и  печали для всей Лауды.  Правда,  многочисленная шляхта одержала
победу над отрядом Кмицица,  но это была тяжкая,  кровавая победа.  Больше
всего  погибло Бутрымов;  но не было застянка,  где бы вдовы не оплакивали
мужей,  родители сыновей,  дети отцов.  Дорогой ценой досталась  лауданцам
победа  над  обидчиками,  так как самых сильных мужчин не было дома,  одни
только старики да юноши на заре юности приняли участие в  бою.  Однако  из
людей   Кмицица  не  спасся  никто.  Одни  погибли  в  Волмонтовичах,  где
защищались так отчаянно,  что даже,  будучи раненными,  все еще продолжали
сражаться,  других  на  следующий день переловили в лесах и поубивали безо
всякой пощады.  Сам Кмициц как в воду канул.  Все терялись в догадках, что
могло с ним случиться.  Одни говорили, будто он зарезался в Любиче; но тут
же выяснилось,  что это неправда;  предполагали,  что он пробился  в  пущу
Зелёнку,  а оттуда в Роговскую, где выследить его могли только Домашевичи.
Многие твердили,  что он перебежит к Хованскому(*) и приведет  врагов,  но
это были опасения по меньшей мере преждевременные.
     Тем временем уцелевшие Бутрымы потянулись в  Водокты и  расположились
там лагерем.  В доме было полно женщин и детей.  Кто не поместился, ушли в
Митруны, которые панна Александра отдала в распоряжение погорельцев. Кроме
того,  около сотни вооруженных людей, сменяя друг друга, стояли в Водоктах
на страже:  опасались,  что Кмициц не смирился с поражением и в любой день
может  учинить  на  Водокты  вооруженное нападение,  чтобы  похитить панну
Александру.  Надворных казаков  и  гайдуков прислали на  подмогу  и  самые
богатые  семейства  в  округе:   Шиллинги,  Соллогубы  и  другие.  Водокты
напоминали город,  которому  угрожает осада.  А  среди  вооруженных людей,
среди  шляхты,  среди толп  женщин бродила скорбная,  бледная,  измученная
панна Александра,  внимая людским слезам и людским проклятиям пану Анджею,
которые,  как  мечи,  пронзали ей  сердце,  потому что  она была косвенной
причиной всех  бед.  Ради нее  приехал сюда этот безумец,  он  возмутил их
покой и  оставил по  себе  кровавую память,  закон попрал,  людей перебил,
селенья,  как басурман,  предал огню и мечу.  Просто удивительно было, как
мог один человек за такое короткое время причинить столько зла,  и  притом
человек не такой уж плохой и не такой уж безнравственный. Кто-кто, а панна
Александра,  которая ближе  всех  знала его,  хорошо это  понимала.  Целая
пропасть лежала между  самим  паном  Анджеем и  его  делами.  Как  жестоко
терзала панну Александру мысль, что этот человек, которого она полюбила со
всем  жаром молодого сердца,  мог  быть  иным,  что  были  у  него хорошие
задатки, что он мог стать образцом рыцаря, кавалера, соседа и заслужить не
презрение людей, а восхищение и любовь, не проклятия, а благословения.
     Минутами  панне  Александре казалось,  что  это  какое-то  несчастье,
какие-то могущественные злые силы толкнули его на все бесчинства,  которые
он  совершил,  и  тогда  в  ней  просыпалась непобедимая жалость  к  этому
несчастливцу,  и  в  сердце вновь  пылала неугасшая любовь,  подогреваемая
свежими воспоминаниями о рыцарском его образе, речах, клятвах, любви.
     А  тем  временем сотня