оговорить с ним.
     — Слушаюсь, пан полковник! — ответил солдат.
     Узники умолкли.
     Только громкие зевки слышались время от  времени на телеге,  да рядом
лошади хрустели сеном.  Солдаты около телеги дремали,  опершись на  седла.
Иные  разговаривали  вполголоса  друг  с  дружкой  или  подкреплялись  чем
придется; выяснилось, что корчма заброшенная и никто в ней не живет.
     Уж и  ночная тьма стала редеть.  Чуть-чуть посерело на востоке темное
небо,  медленно гасли звезды,  светясь неверным мерцающим блеском.  Но вот
посветлела и  кровля  корчмы,  засеребрились деревья,  росшие  подле  нее.
Лошади и люди словно выплывали из ночной тени. Через минуту уже можно было
различить лица и желтые епанчи. Шлемы отразили утренний блеск.
     Володыёвский расправил руки  и  потянулся,  отчаянно при  этом зевая,
затем, глянул на спящего Заглобу и, внезапно отшатнувшись, крикнул:
     — А чтоб его! Господи боже мой! Нет, вы только поглядите!
     — Что случилось? — спрашивали полковники, открывая глаза.
     — Гляньте!  Гляньте!  —  кричал  Володыёвский,  показывая пальцем  на
спящего.
     Узники посмотрели, и изумление изобразилось на всех лицах: под буркой
Заглобы и  в  его  шапке спал сном праведника Рох  Ковальский.  Заглобы на
телеге не было.
     — Бежал,  клянусь  богом,  бежал!  —  воскликнул изумленный Мирский и
огляделся по сторонам, точно все еще не веря своим глазам.
     — Ну и хитрюга же, черт его дери! — крикнул Станкевич.
     — Снял  с  этого  дурака шлем  и  желтую епанчу и  бежал  на  его  же
собственной лошади!
     — Как в воду канул!
     — Он и посулился, что найдет уловку и убежит.
     — Только его и видели!
     — О,  вы  еще  не  знаете  этого  человека!  —  с  восторгом  говорил
Володыёвский.  —  А я сегодня могу поклясться вам, что он и нас освободит.
Не знаю как, когда и каким способом, но, клянусь вам, освободит!
     — Право, не верю своим глазам! — говорил Станислав Скшетуский.
     Но  тут  солдаты  заметили,  что  случилось.  Поднялся  шум.  Драгуны
бросились к  телеге и  вытаращили глаза на своего одетого в  бурку и рысий
колпак начальника, спавшего мертвым сном.
     Вахмистр стал без церемонии трясти его.
     — Пан начальник! Пан начальник!
     — Я Ковальский, а вот... пани Ковальская, — бормотал Рох.
     — Пан начальник, арестованный бежал!
     Ковальский сел на телеге и раскрыл глаза.
     — Что?
     — Арестованный  бежал,   тот   толстый  шляхтич,   который  с   тобой
разговаривал!
     Офицер протрезвел.
     — Не  может быть!  —  крикнул он неистовым голосом.  —  Как так?  Что
случилось? Как мог он бежать?
     — В  твоем  шлеме,  пан начальник,  и в твоей епанче.  Солдаты его не
признали, ночь была темная.
     — Где моя лошадь? — крикнул Ковальский.
     — Нет лошади. Шляхтич на ней бежал.
     — На  моей  лошади?  —  Ковальский  схватился  за  голову:  —  Иисусе
Назарейский,  царь иудейский!  —  Через минуту он крикнул:  —  Подать сюда
этого собачьего сына, этого мерзавца, который подал ему лошадь!
     — Пан начальник, солдат ни в чем не виноват! Ночь была темная, зги не
видать, а шляхтич снял с тебя шлем и епанчу. Он мимо меня проехал, и я его
не  признал.  Кабы ты  не садился на телегу,  он не смог бы выкинуть такую
штуку.
     — Бейте меня! Бейте меня! — кричал несчастный офицер.
     — Что делать, пан начальник?
     — Бей его! Лови!
     — Ни к чему это! Он на твоей лошади, пан начальник, а она у нас самая
лучшая. Наши очень притомились, а он бежал с первыми петухами. Не догоним!
     — Ищи ветра в поле! — воскликнул Станкевич.
     Ковальский в ярости повернулся к узникам:
     — Вы помогли ему бежать! Я вот вас!
     Он сжал огромные кулаки и стал надвигаться на них.
     Но тут Мирский грозно сказал:
     — Не кричи, не видишь, что ли, что со старшими разговариваешь!
     Пан Рох вздрогнул и  невольно вытянулся в  струнку:  в  самом деле по
сравнению с  Мирским он был совершенное ничтожество,  да и  все эти узники
были на голову выше его по званию и по чину.
     — Куда велели тебе везти нас, туда и вези, — прибавил Станкевич, — но
голоса не смей повышать,  потому завтра можешь попасть под начал к  любому
из нас.
     Пан Рох таращил глаза и молчал.
     — Что  говорить,  пан  Рох,  свалял ты  дурака!  —  обратился к  нему
Оскерко.  —  А  что ты толкуешь,  будто мы ему помогли,  так это глупости:
первое —  мы спали так же, как и ты, второе — чем другому помогать, каждый
бы сам бежал.  Ну и свалял же ты дурака! Никто тут не виноват, один ты! Да
я бы первый приказал тебя расстрелять!  Где это видано, чтобы офицер спал,
как сурок,  а  узник сбежал в  его шлеме и епанче,  мало того —  на его же
лошади! Неслыханное дело! От сотворения мира такого еще не бывало!
     — Старый лис молодого обошел! — сказал Мирский.
     — Господи Иисусе! Да у меня и сабли нет! — крикнул Ковальский.