расположенной в стенах замка у большой башни.
     Стояла чудная, необыкновенно теплая ночь, и староста, опасаясь, чтобы 
гостям в покоях не было душно, велел поставить столы во дворе, где между 
каменными плитами росли рябины и тисы. Пылающие смоляные бочки освещали их 
ярким желтым пламенем, но еще ярче их освещала луна; словно серебряный 
рыцарский щит, сверкала она на безоблачном небе среди мириад звезд.
     Коронованные гости еще не прибыли, но во дворе было полным-полно местных 
рыцарей, духовенства, королевских и княжеских придворных. Збышко знал многих из 
них, особенно придворных князя Януша, а из старых краковских знакомых он увидел 
Кшона из Козихглув, Лиса из Тарговиска, Марцина из Вроцимовиц, Домарата из 
Кобылян, Сташка из Харбимовиц и, наконец, Повалу из Тачева, встрече с которым 
он особенно обрадовался, вспомнив, как сердечно отнесся к нему в свое время в 
Кракове этот прославленный рыцарь.
     Однако ни к одному из краковских рыцарей Збышко не мог подступиться; 
местные мазовецкие рыцари окружили каждого из них тесной толпой и расспрашивали 
про Краков, про двор, про потехи и боевые подвиги; они разглядывали пышные 
наряды рыцарей, их чудные кудри, смазанные для большей крепости завивки яичным 
белком, и все у них представлялось мазурам образцом изысканности и 
благоприличия.
     Но тут Збышка заметил Повала из Тачева и, растолкав мазуров, подошел к 
нему.
     - Я узнал тебя, юноша, - сказал он, пожимая ему руку. - Как живешь-можешь 
и как ты сюда попал? Боже мой, ты, я вижу, уже носишь рыцарский пояс и шпоры! 
Другие до седых волос этого ждут, а ты, видно, доблестно служишь Георгию 
Победоносцу.
     - Да пошлет вам бог счастья, благородный рыцарь, - ответил Збышко. - Если 
бы я свалил с коня самого славного немца, и то не обрадовался бы так, как 
сейчас, увидев вас в добром здоровье.
     - Я тоже рад. А где твой отец?
     - Не отец, а дядя. Он в неволе у крестоносцев, и я еду к ним с выкупом за 
него.
     - А та девочка, которая накрыла тебя покрывалом?
     Збышко ничего не ответил, только поднял к небу глаза, полные слез.
     - Юдоль плачевная, - сказал, заметив эти слезы, пан из Тачева, - истинно 
юдоль плачевная! Пойдем-ка присядем на скамью под рябиной, расскажешь мне про 
свои горести.
     И он увлек молодого рыцаря в угол двора. Там они сели рядышком, и Збышко 
стал рассказывать Повале о горькой участи Юранда, о похищении Дануси, о том, 
как искал он ее и как она умерла после того, как он отбил ее у немцев. Повала 
внимательно слушал, и на лице его отражались то изумление, то гнев, то 
негодование, то сожаление. Когда Збышко кончил, он сказал:
     - Я расскажу об этом королю, нашему государю! Он и так собирается 
потребовать у магистра выдачи маленького Яська из Креткова и сурового наказания 
похитителей. А похитили его крестоносцы потому, что он богат, они хотят 
получить выкуп. Им ничего не стоит поднять руку даже на ребенка.
     Он задумался и, как бы говоря с самим собой, продолжал:
     - Ненасытное это племя, хуже турок и татар. В душе они боятся и короля, и 
нас, а все-таки не могут удержаться от грабежей и убийств.
     Учиняют набеги на деревни, режут крестьян, топят рыбаков, как волки 
хватают детей. А что было бы, когда б они не боялись!.. Магистр шлет иноземным 
дворам жалобы на короля, а в глаза лебезит перед ним, зная лучше других, как мы 
сильны. Но есть предел терпению!
     И он снова умолк.
     - Я расскажу королю, - повторил он, положив Збышку руку на плечо, - в нем 
давно кипит гнев, и будь уверен, что виновникам твоего несчастья не миновать 
жестокой кары.
     - Их никого уж нет в живых, - сказал Збышко.
     Повала поглядел на него с горячей приязнью.
     - Так вот ты какой! Видно, никому не прощаешь. Одному только Лихтенштейну 
еще не отплатил; но я знаю, что ты не мог этого сделать. Мы в Кракове тоже дали 
обет биться с ним, да, верно, придется ждать войны, если б только бог послал 
ее! Ведь Лихтенштейн без дозволения магистра не может драться, а магистр, 
доверяя его уму, все посылает его с поручениями к разным дворам и вряд ли 
позволит ему выйти на поединок.
     - Сначала я должен выкупить дядю.
     - Да... а впрочем, я спрашивал про Лихтенштейна. Здесь его нет, не будет и 
в Раценже, магистр послал его к английскому королю за лучниками. А о дяде не 
беспокойся. Стоит королю или здешней княгине слово сказать, и магистр никаких 
плутней с выкупом не допустит.
     - Тем более что у меня в неволе рыцарь де Лорш; он человек богатый и 
знатный и в почете у них. Рыцарь де Лорш за честь почтет прийти к вам с 
поклоном и свести с вами знакомство; никто не преклоняется так перед славными 
рыцарями, как он.
     С этими словами он сделал знак господину де Лоршу, стоявшему неподалеку, и 
тот, еще раньше узнав, с кем беседует Збышко, поспешил к нему, горя желанием 
познакомиться с таким славным рыцарем, как Повала.
     Когда Збышко представил его Повале, изысканный гельдернский рыцарь отвесил 
изящный поклон и сказал:
     - Пожать вашу руку - великая честь, но еще большая - сразиться с вами на 
ристалище или в битве.
     Могучий рыцарь из Тачева, который по сравнению с маленьким и щуплым 
господином де Лоршем казался просто горой, с улыбкой ответил:
     - А я рад, что мы встретимся с вами только за полными чарами, и дай бог 
нам никогда иначе не встречаться.
     После минутного колеба