ва пошел достать из переметных сум копченого мяса и 
репы, которыми путники запаслись, уезжая из жмудского лагеря, но не успел он 
выложить перед Збышком все эти запасы, как Мацько позвал его к Арнольду.
     - Послушай-ка хорошенько, чего надобно этой орясине, - сказал он, - хоть я 
кое-что понимаю, а все-таки никак не разберу чего это он хочет.
     - Я, пан, подтащу его к костру, там вы с ним как-нибудь договоритесь, - 
ответил чех.
     Он снял пояс и, просунув его Арнольду под мышки, взвалил немца на спину. 
Глава здорово согнулся под тяжестью великана, но парень он был крепкий и донес 
его до костра, где и бросил, как мешок с горохом, наземь около Збышка.
     - Развяжите меня, - сказал крестоносец.
     - Это можно, - ответил через чеха старый Мацько, - коли только ты 
поклянешься рыцарской честью, что признаешь себя нашим пленником. Впрочем, я и 
так велю вытащить у тебя меч из-под колен и развязать тебе руки, чтобы ты мог 
сесть рядом с нами, ну, а веревки на ногах оставлю, покуда мы не поговорим с 
тобой.
     По знаку Мацька чех перерезал веревки на руках немца и помог ему сесть. 
Арнольд надменно поглядел на Мацька и Збышка и спросил:
     - Кто вы такие?
     - Как смеешь ты спрашивать нас об этом? Тебе какое дело? Сперва скажи нам, 
кто ты.
     - Какое мне дело? Да ведь рыцарское слово я могу дать только рыцарям.
     - Тогда смотри!
     И, отвернув плащ, Мацько показал рыцарский пояс на бедрах.
     Крестоносец был поражен.
     - Как? - спросил он, помолчав с минуту времени. - Вы разбойничаете по 
лесам ради добычи? И помогаете язычникам против христиан?
     - Ты лжешь! - воскликнул Мацько.
     Так начался у них разговор, неприязненный, заносчивый, вот-вот готовый 
перейти в ссору. Но когда Мацько крикнул в запальчивости, что это орден не дает 
Литве креститься, и привел веские доводы, пораженный Арнольд умолк, - правда 
была столь очевидна, что нельзя было ни закрывать на нее глаза, ни оспаривать 
ее. Немец просто потрясен был, когда Мацько, сотворив крестное знамение, 
сказал: "Кто вас знает, кому вы на самом деле служите, коли не все, так кое-кто 
из вас!" - потрясен потому, что даже в ордене некоторых комтуров подозревали в 
том, что они поклоняются сатане. Их не обвиняли в этом открыто и не предавали 
суду, чтобы не навлечь позора на весь орден; но Арнольд хорошо знал, что братья 
шепчутся об этом и что слухи такие ходят об ордене. Мацько, который от 
Сандеруса знал о странном поведении Зигфрида, совсем растревожил добродушного 
великана.
     - А Зигфрид, - сказал он, - с которым ты пошел на войну, разве служит богу 
и Христу? Разве ты никогда не слыхал, как он говорит со злыми духами, как 
шепчется с ними, смеется и скрежещет зубами?
     - Это верно! - пробормотал Арнольд.
     Но Збышко, которого захлестнула новая волна горя и гнева, воскликнул 
вдруг:
     - И ты толкуешь тут о рыцарской чести? Позор тебе, ибо ты помогал извергу, 
исчадию ада! Позор тебе, ибо ты спокойно взирал на муки беззащитной женщины, 
дочери рыцаря, а может, и сам терзал ее! Позор тебе!
     Арнольд вытаращил глаза и, перекрестившись, проговорил в изумлении:
     - Во имя отца, и сына, и святого духа!.. Как... Эта одержимая, в которую 
вселилось двадцать семь дьяволов?.. Я?..
     - Горе мне! Горе! - хриплым голосом перебил его Збышко.
     И, схватившись за рукоять мизерикордии, он снова устремил дикий взор в 
сторону Зигфрида, который лежал поодаль в темноте.
     Мацько спокойно положил племяннику руку на плечо и сжал изо всей силы, 
чтобы заставить его опомниться. Сам же обратился к Арнольду:
     - Эта женщина - дочь Юранда из Спыхова, жена этого молодого рыцаря.
     Теперь ты понимаешь, почему мы преследовали вас и почему ты попал к нам в 
плен?
     - Клянусь богом! - проговорил Арнольд. - Откуда? Как? Она ведь помешанная..
.
     - Крестоносцы похитили ее, агнца невинного, и до тех пор терзали, пока не 
довели до этого.
     При словах "агнца невинного" Збышко поднес к губам руку и закусил большой 
палец, а из глаз его покатились одна за другой крупные слезы безутешного горя. 
Арнольд сидел, погрузившись в задумчивость. Чех коротко рассказал ему о 
предательстве Данфельда, о похищении Дануси, о муках Юранда и поединке с 
Ротгером. Когда он кончил, воцарилась тишина, которую нарушал только шум леса 
да треск пылающего костра.
     Так просидели они некоторое время, наконец Арнольд поднял голову и сказал:
     - Не только рыцарской честью, но и крестом спасителя клянусь вам, что я 
почти не видел этой женщины, не знал, кто она, и неповинен в ее муках.
     - Тогда поклянись еще, что по доброй воле последуешь за нами и не будешь 
пытаться бежать, и я прикажу развязать тебя совсем, - произнес Мацько.
     - Пусть будет по-твоему, - клянусь! Куда вы меня поведете?
     - В Мазовию, к Юранду из Спыхова.
     С этими словами Мацько сам разрезал веревку на ногах Арнольда, а затем 
показал ему на мясо и репу. Через некоторое время Збышко поднялся и пошел 
отдохнуть на пороге избушки; он не застал уже там послушницы ордена, которую 
слуги перетащили к коням. Молодой рыцарь лег на шкуру, которую ему принес Глава,
 и решил бодрствовать всю ночь в ожидании, не принесет ли рассвет счастливой 
перемены