едеть, солнце заметно поднялось и стало 
уже припекать, а воины все лежали. Наконец Глава, которому наскучили ожидание и 
тишина, нагнулся к уху Збышка и прошептал:
     - Милостивый пан... Коли, даст бог, ни один собачий сын не уйдет живым, 
нельзя ли нам тогда, подкравшись ночью к острову, переправиться на ту сторону, 
напасть врасплох на немцев и взять замок?
     - Ты думаешь, они лодок не охраняют и пропуска у них нет?
     - И лодки они охраняют, и пропуск у них есть, - снова зашептал чех, - но 
пленники под ножом скажут пропуск, а то и сами окликнут своих по-немецки. Лишь 
бы до острова добраться, а тогда замок...
     Он не кончил, Збышко внезапно зажал ему рукой рот, услышав, как закаркал 
на дороге ворон.
     - Тише! - произнес он. - Это знак!
     Спустя несколько минут на дороге показался жмудин на маленьком лохматом 
коньке, копыта которого были обернуты овчиной, чтобы не слышно было топота и на 
грязи не оставались следы.
     Жмудин быстро озирался по сторонам; услышав из чащи ответное карканье, он 
нырнул внезапно в лес и через минуту был уже около Збышка.
     - Идут!.. - сказал он.

XIX

     Збышко стал поспешно расспрашивать, как немцы идут, сколько у них 
всадников и сколько пеших кнехтов и, самое главное, далеко ли они еще от засады.
 От жмудина он узнал, что в отряде не более полутораста человек, из них 
полсотни всадников, и ведет их не крестоносец, а светский рыцарь, что идут они 
в строю, а за ними следуют повозки с запасными колесами, что впереди отряда на 
расстоянии двойного полета стрелы идут восемь человек "охранения", которые 
часто сворачивают с дороги и обшаривают лесную чащобу, и, наконец, что весь 
отряд находится в четверти мили от засады.
     Збышко огорчился, узнав, что крестоносцы идут в строю. Он по опыту знал, 
как трудно в таких случаях прорвать сомкнутые ряды немцев и как умело 
обороняется при отступлении такой отряд, отбиваясь от врага, как окруженный 
собаками вепрь-одинец. Зато он обрадовался, узнав, что немцы от них не больше 
чем в четверти мили, заключив из этого, что высланная им в обход часть отряда 
уже зашла врагу в тыл и в случае его поражения не выпустит живым ни одного 
человека. Охранение мало смущало Збышка: он уже отдал приказ своим жмудинам 
спокойно пропустить его вперед, если же кнехты вздумают углубиться в лес, 
переловить их потихоньку всех до единого.
     Последний приказ оказался лишним. Охранение вскоре подошло к отряду.
     Жмудины, укрывшиеся за корневищами поближе к дороге, ясно видели, как 
кнехты остановились на повороте и начали о чем-то переговариваться.
     Начальник, плотный рыжебородый немец, знаком приказал им замолчать и стал 
прислушиваться. С минуту он явно колебался, не свернуть ли с дороги в лес, но, 
услышав только, как долбят дятлы, решил, что, если бы в лесу укрылись люди, 
птицы не трудились бы с такой беспечностью, и, махнув рукой, повел отряд дальше.

     Збышко выждал, пока немцы не скрылись за следующим поворотом, а затем во 
главе тяжело вооруженных рыцарей подошел к самой дороге. Среди прочих были тут 
Мацько, чех, двое шляхтичей из Ленкавицы, три молодых рыцаря из Цеханова и 
человек двадцать лучше вооруженных жмудских бояр. Укрываться не было больше 
особой надобности, и Збышко решил при появлении немцев тотчас выдвинуться на 
середину дороги, броситься на врага и прорвать его ряды.
     Если бы это удалось и вместо общего сражения завязались отдельные бои, он 
мог бы быть уверен, что жмудины справятся с немцами.
     На минуту снова воцарилась тишина, нарушаемая только обычным лесным шумом. 
Но вскоре с восточной стороны дороги донесся шум голосов. Сначала смутный и 
отдаленный, он постепенно приближался и становился все явственней.
     В ту же минуту Збышко вывел свой отряд на середину дороги и построил его 
клином. Сам он стал во главе отряда, а Мацько и чех непосредственно за ним. В 
третьем ряду стояло три человека, в следующем - четыре. Все были хорошо 
вооружены; правда, им недоставало ратовищ, то есть длинных рыцарских копий; но 
в лесу эти копья были бы большой помехой. Зато в руках у рыцарей для первого 
натиска были жмудские копья покороче и полегче рыцарских, а для жаркой 
рукопашной схватки - мечи у седел и секиры.
     Глава насторожился и, прислушавшись, шепнул Мацьку:
     - Поют, черт бы их побрал!
     - Странно мне, почему это лес впереди смыкается, да и их что-то все еще не 
видно, - заметил Мацько.
     Збышко, полагая, что дальнейшие предосторожности излишни и можно уже 
громко разговаривать, повернулся и сказал:
     - Это потому, что дорога идет вдоль реки и часто делает повороты. Мы 
встретимся неожиданно, да оно и лучше.
     - А песню поют веселую! - заметил чех.
     Немцы и в самом деле пели вовсе не благочестивую песню, это было ясно по 
напеву. Прислушавшись, можно было определить, что поет всего человек двадцать, 
а остальные только подхватывают припев, который как гром разносится по лесу.
     Так, веселые и жизнерадостные, шли немцы навстречу смерти.
     - Скоро мы их увидим, - сказал Мацько.
     При этом лицо его потемнело и приняло волчье выражение; неумолим и упорен 
был он, да и до сих пор еще не разделался с немцами за ту стрелу, что вонзилась 
ему в грудь, когда он ехал к магистру с письмом от сестры Витовта.
     И теперь все в нем кипело, и жажда мести владела им.
     "Несдобровать тому, кто первый сшибется с ним", - подумал Глава, бросив 
взгляд на старого рыцаря.
     Но тут порыв ветерка явственно донес припев, кот