лить такое?
     Но Юранд бросился на колени и стал заклинать Данфельда всеми святынями 
Мальборка и прахом его отцов отдать ему дочь, не поступать так, как поступают 
лжецы и предатели, нарушающие клятвы и обеты. В голосе его звучало такое 
неподдельное отчаяние, что кое-кто догадался о коварстве, а другим пришло даже 
в голову, не оборотил ли и впрямь девушку какой-нибудь чародей.
     - Бог видит твое вероломство! - взывал Юранд. - Заклинаю тебя ранами 
спасителя, смертным твоим часом, отдай мне мое дитя!
     И, поднявшись с колен, он пошел, согнувшись, к Данфельду, словно желал 
обнять его колени, и глаза его светились безумием, а голос прерывался то от 
муки и страха, то от отчаяния, то от угрозы. Когда Данфельд услышал обвинения в 
предательстве и обмане, он фыркнул, побагровел от гнева, и, желая вконец 
растоптать врага, шагнул вперед, и, нагнувшись к несчастному отцу, прошипел ему 
на ухо:
     - А коли я и отдам ее тебе, так с моим ублюдком...
     В то же мгновение Юранд взревел, как бык, и, схватив обеими руками 
Данфельда, поднял его вверх. В зале раздался пронзительный крик:
     "Пощади!!" - и тело комтура с такой страшной силой грянулось о каменный 
пол, что мозг из разбитого черепа обрызгал стоявших поблизости Зигфрида и 
Ротгера.
     Юранд отскочил к боковой стене, у которой стояло оружие, и, схватив 
огромный двуручный меч, ринулся как ураган на окаменевших от ужаса немцев.
     Это были люди, привычные к битвам, резне и крови, но такой страх объял их 
души, что, даже опомнившись, они все же шарахнулись и бросились врассыпную, как 
стадо овец перед волком, который убивает их одним ударом клыков. Зал огласился 
криками ужаса, топотом человеческих ног, звоном опрокинутой посуды, воплями 
слуг, рыком медведя, который вырвался из рук скомороха и полез на высокое окно, 
и неистовыми голосами, требовавшими оружия, щитов, мечей и самострелов. Наконец 
сверкнуло оружие, и десятки клинков направились на Юранда, но он, ничего не 
видя, полуобезумев, сам бросился на них, и начался дикий, неслыханный бой, 
больше похожий на резню. Молодой и горячий брат Готфрид первый преградил Юранду 
путь; но тот молниеносным ударом меча отрубил ему голову вместе с рукой и 
лопаткой; затем от руки старого рыцаря пали капитан лучников, замковый эконом 
фон Брахт и англичанин Хьюг, который не много понимал из того, что вокруг него 
происходит, но, видя страдания Юранда, жалел его и оружие обнажил только после 
убийства Данфельда. Другие, видя, как могуч Юранд и как он разъярен, сбились в 
кучу, чтобы сообща дать ему отпор, однако это привело только к еще большим 
потерям. Волосы у Юранда встали дыбом, весь залитый кровью, сверкая безумными 
глазами, он в неистовстве и исступлении рубил и крошил врагов и, рассекая толпу 
страшными ударами меча, валил немцев на забрызганный кровью пол, как ураган 
валит кусты и деревья. И снова наступила ужасная минута; казалось уже, что 
грозный мазур один вырежет и перебьет всю эту толпу, что вся эта свора 
вооруженных немцев подобна своре визжащих собак, которые без помощи стрелков не 
могут одолеть свирепого вепря-одинца, что не могут они сравняться с Юрандом в 
силе и ярости и борьба с ним несет им только гибель и смерть.
     - Рассыпайся! Окружай! Бей сзади! - крикнул старый Зигфрид де Леве.
     Все рассыпались по залу, как стая скворцов рассыпается по полю, когда на 
нее ринется с неба кривоклювый ястреб, но не могли окружить Юранда, так как он 
в пылу боя, вместо того чтобы найти место для обороны, погнался за врагами по 
стене, и те, кого он успел догнать, пали, словно сраженные громом. Унижение, 
отчаяние, обманутая надежда пробудили в нем жажду крови, которая, казалось, 
удесятерила его страшную силу. Одной рукой он как перышком орудовал мечом, 
который самые сильные крестоносцы могли поднять только обеими руками. Он не 
дрался за жизнь, не искал спасения, не стремился даже к победе, он жаждал мести,
 и, как огонь или как река, хлынув через плотину, сметает слепо все, что стоит 
на ее пути, так и он, страшный истребитель, ничего не видя, сек, крушил, ломал, 
теснил и уничтожал своих врагов.
     Они не могли поразить его в спину, потому что никто не мог его догнать, да 
простые солдаты и подойти к нему сзади боялись, понимая, что, если он обернется,
 им не миновать смерти. Других объял невыразимый ужас при мысли, что 
обыкновенный человек не может нанести такой урон и что перед ними противник, 
которому пришли на помощь сверхъестественные силы.
     Но вот старый Зигфрид и брат Ротгер взбежали на хоры, которые тянулись 
вдоль зала над большими окнами, и стали звать за собой других.
     Толкая друг друга на узеньких ступенях, все стремительно ринулись наверх, 
чтобы, укрывшись поскорее на хорах, разбить оттуда богатыря, с которым немыслим 
был рукопашный бой. Наконец последний солдат захлопнул за собой дверь, ведущую 
на хоры, и Юранд остался внизу один. На хорах раздались крики радости и 
торжества, и вскоре на рыцаря полетели тяжелые дубовые скамьи, и табуреты, и 
железные рукояти факелов. Одна из рукоятей угодила Юранду в лоб над бровями и 
залила ему кровью лицо. В ту же минуту распахнулась высокая входная дверь, и 
кнехты, которых кликнули в верхние окна со двора, толпой ввалились в зал с 
копьями, алебардами, секирами, самострелами, дрекольями, веревками и всяким 
иным оружием, какое они только успели второпях захватить.
     А обезумевший Юранд отер левой рукой кровь с лица, чтобы она не мешала ему 
видеть, сжался весь и ринулся на всю эту толпу. Снова в зале раздались крики, 
лязг железа, скрежет зубов и пронзительные стоны умирающих.

II

     Вечером в том же зале сидел за столом старый Зигфрид де Леве, который 
после гибели комтура Данфельда временно принял управление Щитно, а рядом с ним 
брат Ротгер, рыцарь де Бергов, бывший невольник Юранда, и двое благородных 
юношей на искусе, которые вскоре должны были надеть белые плащи. Зимняя буря 
выла