ой домой. Но когда на распутье они попрощались и 
Мацько, вернувшись в Богданец, остался один, в голову ему полезли уже не такие 
веселые мысли. Он знал, что, если Ягенка уедет, ни Згожелицам, ни родным ее не 
будет грозить опасность. "На девушку парни могли бы напасть, - говорил он про 
себя, - это совсем другое дело, а на сирот и на их имущество они не посягнут, 
иначе покрыли бы себя несмываемым позором и все жители поднялись бы на них, как 
на сущих волков. Но вот Богданец останется на произвол судьбы!.. Межи запашут, 
стада угонят, мужиков переманят!.. Даст бог, ворочусь, так все отобью, пошлю 
вызов и в суд подам, потому не один кулак, но и закон правит у нас... Только 
ворочусь ли я, да и когда ворочусь?.. Уж очень они на меня взъелись за то, что 
девки им не даю, а коли она уедет со мною, еще пуще взъедятся".
     И страх как жалко стало старику Богданца, где он завел уже большое 
хозяйство; уверен он был, что, вернувшись домой, найдет опять мерзость 
запустения.
     "Ничего не поделаешь! Надо что-то придумать!" - решил старик.
     После обеда он велел оседлать коня, сел и поехал прямо в Бжозовую.
     Приехал он уже в сумерки. В светлице за жбаном меду сидел старый Вильк, а 
молодой, избитый Чтаном, лежал на покрытой шкурами лавке и тоже попивал с отцом 
мед. Мацько вошел неожиданно в светлицу и остановился на пороге, суровый, 
высокий, костистый, без брони, но с большим мечом на боку. На лицо старика упал 
яркий отблеск пламени, и отец с сыном тотчас его признали. Они вскочили с 
быстротой молнии и, ринувшись к стенам, схватили первое попавшееся оружие.
     Однако старик, человек бывалый и отлично знавший людей и обычай, нимало не 
смутился, даже до меча не дотронулся; подбоченясь, он сказал спокойным голосом, 
в котором звучала легкая насмешка:
     - Что это? Так вот как в Бжозовой шляхта принимает гостей?
     У тех и руки опустились, старик со звоном уронил на землю меч, молодой - 
копье, они замерли, вытянув шеи, и на враждебных, но уже пристыженных лицах их 
изобразилось удивление.
     - Слава Иисусу Христу! - сказал Мацько с улыбкой.
     - Во веки веков!
     - И Георгию Победоносцу.
     - Мы служим ему.
     - Я как сосед приехал, с добрыми намерениями.
     - Коли с добрыми намерениями, так милости просим. Гость - особа священная.
     Тут старый Вильк бросился к Мацьку, за ним кинулся и молодой, оба они 
стали пожимать гостю руку, а затем усадили его за стол на переднее место.
     В один миг подбросили они дров в печку, накрыли скатертью стол, уставили 
его яствами, баклагами пива, жбанами меду, и стали все пировать. Молодой Вильк 
то и дело бросал на Мацька испытующие взгляды, видно было, что уважение к 
старику, как к гостю, борется в нем с ненавистью; и все же парень, хоть и ранен 
был, так усердно прислуживал Мацьку, что даже побледнел от усталости. Оба они с 
отцом просто сгорали от любопытства, так хотелось им узнать, зачем приехал 
Мацько; однако они ни словом не обмолвились, ожидая, что старик сам скажет им о 
цели своего приезда.
     А Мацько, как человек, знающий обычай, все похваливал яства и пития и 
гостеприимных хозяев и, только наевшись до отвала, поглядел с важностью и 
сказал:
     - Случается людям поссориться и даже подраться, но нет ничего лучше, когда 
у соседа с соседом лад!
     - Нет ничего лучше, - с такой же важностью поддержал его старый Вильк.
     - Бывает и так, - продолжал Мацько, - что надо человеку в дальний путь 
отправляться и жаль ему уехать, не простясь с соседом, с которым он не в ладу 
жил.
     - Спасибо на добром слове.
     - Не на одном только слове, я ведь и приехал к вам.
     - От души рады вас видеть. Милости просим хоть каждый день.
     - Рад бы и я принять вас в Богданце, как подобает принимать людей, которые 
знают, что такое рыцарская честь, да в дорогу тороплюсь.
     - На войну или в святые места?
     - Да уж лучше бы на войну или в святые места, а то хуже - к крестоносцам.
     - К крестоносцам? - в один голос вскричали отец и сын.
     - Да! - подтвердил Мацько. - А кто едет к ним, не будучи им другом, тому 
лучше и с богом, и с людьми примириться, чтобы не лишиться не только жизни, но 
и вечного спасения.
     - Удивительное дело! - воскликнул старый Вильк. - Не встречал я еще 
человека, который не терпел бы от них обид и утеснении.
     - Так и все наше королевство! - прибавил Мацько. - Ни Литва до святого 
крещения, ни татары не причиняли нашему королевству столько обид, сколько эти 
дьяволы-монахи.
     - Истинная правда, но только, знаете, терпели мы, терпели, а теперь уж 
невмочь, пора кончать с ними, да вот так!
     И старик плюнул в кулак, а сын прибавил:
     - Только так.
     - Так-то оно так, да вот когда? Не нашего ума это дело, королю оно виднее. 
Может, скоро это будет, а может, и не скоро... Один бог знает, а покуда мне 
надо ехать к ним.
     - Не с выкупом ли за Збышка?
     Когда старый Вильк упомянул имя Збышка, сын мгновенно побледнел от 
ненависти и лицо его приняло враждебное выражение.
     Но Мацько спокойно ответил:
     - Может, и с выкупом, но только не за Збышка.
     Любопытство обоих хозяев Бжозовой было еще больше возбуждено.
     - Это ваша воля, - не выдержал старик, - сказать или не сказать, зачем вы 
туда едете.
     - Я ск