Завиша Чарный, и Повала, и Пашко из Бискупиц, но он даже таким мужам 
ничего не ответил - не может. Не потому, что трус, нет, он монах и занимает, 
говорит, столь важный и почетный пост, что ему совсем не до этого и честь его 
больше пострадала бы, когда бы он принял вызов". Вот что она сказала.
     - А что вы ей сказали на это?
     - Огорчился я страх как и говорю ей, что мне все едино не миновать в 
Мальборк ехать, чтобы мог я богу и людям сказать: "Я все сделал, что мог".
     И упросил я княгиню придумать что-нибудь и послать меня в Мальборк с 
письмом: знал я, что не унести мне иначе ног из этого волчьего логова. А про 
себя так думал: "Что ж, не принял ты вызова ни Завиши, ни Повалы, ни Пашка, но 
коли я при самом магистре, при всех комтурах да при гостях вцеплюсь тебе в 
бороду да вырву ее вместе с усами, небось придется тебе драться".
     - Ах, чтоб вас! - в восторге воскликнул Збышко.
     - А что? - сказал старый рыцарь. - На все можно средство найти, была бы 
только голова на плечах. Да не сподобил меня на сей раз господь: не застал я 
Лихтенштейна в Мальборке. Не знал я, что мне делать: то ли ждать его, то ли 
следом ехать. Боялся разминуться. Но с давних пор знаком я с магистром и 
великим ризничим и решил открыть им, зачем приехал. Как они закричат тут на 
меня: не бывать, мол, этому!
     - Почему же?
     - А магистр мне вот что сказал: "Что бы ты про меня подумал, когда бы я 
стал принимать вызовы от всех рыцарей из Мазовии или из Польши?" Что там 
говорить, прав он был, его бы уж давно и на свете не было. Они с ризничим долго 
удивлялись, а потом возьми да и расскажи все за ужином. Что тут поднялось, 
словно кто в улей дунул! Особенно гости как зашумят: "Куно не может, кричат, 
так мы можем!" Выбрал я себе троих, хотел по очереди с ними драться, долго 
просил магистра, но он позволил драться только с одним, тоже Лихтенштейном, 
родичем Куно.
     - Ну и что же? - вскричал Збышко.
     - Что ж, привез я его латы, но так они порублены, что за них и гривны 
никто не даст.
     - Побойтесь бога, вы же исполнили обет!
     - Сперва я было обрадовался и сам подумал, что исполнил, но потом решил: 
"Нет! Это не то!" А теперь совсем потерял покой: может, и впрямь не то!
     Но Збышко стал его утешать:
     - Вы знаете, в таких делах я ни себе, ни другим не даю поблажки, но когда 
бы со мной приключилось такое, я бы почел, что исполнил обет. Вот что я вам 
скажу: самые славные рыцари в Кракове подтвердят мои слова. Сам Завиша - а он 
лучше всех разбирается в делах рыцарской чести - наверно, то же скажет.
     - Ты так думаешь? - спросил Мацько.
     - Да вы сами подумайте: они ведь на весь мир прославились и тоже его 
вызвали; но никто из них не добился даже того, чего добились вы. Вы дали обет 
убить Лихтенштейна и Лихтенштейна зарубили.
     - Может, так оно и есть, - проговорил старый рыцарь.
     А Збышко, которого живо занимали рыцарские дела, стал спрашивать:
     - Ну рассказывайте: молодой он был или старый? И как вы дрались?
     Конными или пешими?
     - Ему было лет тридцать пять, и борода у него была до пояса, а дрались мы 
на конях. С божьей помощью я его копьем пощупал, а там дошло дело и до мечей. И 
так, говорю тебе, кровь у него хлестала изо рта, что вся борода слиплась, стала 
как сосулька.
     - А вы все жаловались, что стареете!
     - Когда я сяду на коня или ноги на земле раскорячу, так еще крепко держусь,
 но в доспехах на коня мне уже не вскочить.
     - Но и Куно из ваших рук не ушел бы.
     Старик пренебрежительно махнул рукой, давая понять, что справиться с Куно 
ему было бы куда легче; затем они пошли осматривать трофейные латы, которые 
Мацько захватил только как доказательство своей победы; они были совсем 
изрублены и не имели никакой цены. Целыми остались только набедерники да 
наголенники работы отличных мастеров.
     - Все-таки лучше, если бы это были латы Куно, - мрачно сказал Мацько.
     - Всевышний знает, что лучше, - возразил Збышко. - Коли Куно станет 
магистром, вам уж его не достать, разве только встретитесь в большой битве.
     - Послушал я там, что люди толкуют, - заметил Мацько. - Одни говорят, что 
после Конрада будет Куно, а другие - будто брат Конрада, Ульрих.
     - По мне, уж лучше Ульрих, - сказал Збышко.
     - И я так думаю, а знаешь, почему? Куно умнее и хитрее, а Ульрих горяч. 
Это настоящий рыцарь, он блюдет рыцарскую честь, но рвется в бой с нами. 
Говорят, коли станет он магистром, такая сразу начнется война, какой еще не 
бывало на свете. А Конрад что-то хиреет. Как-то раз ему при мне стало худо. Что 
ж, может, и дождемся мы войны!
     - Дай-то бог! А что, у них новые разногласия с королевством?
     - И старые, и новые. Крестоносец, он всегда крестоносец. Хоть и знает, что 
ты сильней и трогать тебя опасно, все едино будет на твое посягать, иначе он не 
может.
     - Крестоносцы думают, что орден сильнее всех государств.
     - Не все, но многие из них так думают, в том числе и Ульрих. Они и впрямь 
очень сильны.
     - А помните, что говорил Зындрам из Машковиц?
     - Как не помнить, с каждым годом все хуже дела у крестоносцев. Брат брата 
так не примет, как меня там люди принимали, когда немцы этого не видели. Вот 
где у народа сидят крестоносцы.
     - Выходит, недолго ждать осталось!
     - То ли долго, то ли недолго, - проговорил Мацько.
     И, подумав, прибавил:
     - А пока суд да дело, надо усердно трудиться, приумножать достояние, чтобы 
с честью выступить на войну.

ХLVIII

     Магистр Конрад умер только через год. Об его смерти и избрании Ульриха фон 
Юнгингена первым узнал в Серадзе брат Ягенки, Ясько из Згожелиц. Он-то и привез 
в Богданец эту