иянии вечерней зари.
     Старый Мацько радовался в душе достаткам, хозяйству, счастливой доле и не 
спорил, когда люди говорили, что у него легкая рука. Через год после близнецов 
появился на свет мальчик, которого Ягенка в честь отца и в память о нем назвала 
Зыхом. Мацько принял его с радостью и нимало не смутился, что если так пойдет 
дальше, то раздробится богатство, накопленное ценою таких трудов и стараний.
     - Что у нас было? - говорил он однажды по этому поводу Збышку. - Ничего! А 
вот бог и послал нам. У старика Пакоша из Судиславиц, - говорил он, - одна 
деревня да двадцать два сына, а не мрут же они с голоду. Мало ли земель в 
королевстве и на Литве? Мало ли деревень и замков в руках этих псов 
крестоносцев? Эх! А ну как сподобит господь! Неплохой был бы дом, замки-то у 
них из красного кирпича, и наш милостивейший король сделал бы их каштелянствами.

     Примечательно, что орден был на вершине своего могущества, богатством, 
силой, численностью обученных войск превзошел все западные королевства, а 
старый рыцарь думал о замках крестоносцев как о будущем жилище своих внуков. 
Верно, многие думали так в королевстве Ягайла не только потому, что это были 
древние польские земли, захваченные орденом, но и потому, что народ сознавал 
свою могучую силу, которая кипела в его груди и искала себе выхода.
     Замок был достроен только на четвертом году женитьбы Збышка, да и то с 
помощью не только местных, згожелицких и мочидольских мужиков, но и соседей, 
особенно старого Вилька из Бжозовой, который, оставшись после смерти сына 
совсем одиноким, очень подружился с Мацьком, а потом полюбил и Збышка с Ягенкой.
 Покои замка Мацько украсил всем, что захватили они со Збышком в добычу на 
войне или получили в наследство от Юранда из Спыхова, прибавив утварь, 
оставшуюся после аббата и привезенную Ягенкой из дому; из Серадза старик привез 
стеклянные окна, и дом получился великолепный.
     Однако Збышко переселился в замок с женой и детьми только на пятый год, 
когда были окончены и другие постройки - конюшни, скотные сараи, кухни и бани, 
а вместе с ними и подвалы, которые старик строил из камня на известке, чтобы 
они стояли века. Но сам Мацько в замок не перебрался: он остался жить в старом 
доме и на все просьбы Збышка и Ягенки отвечал отказом.
     - Помру уж там, где родился, - толковал им старик. - Во время войны 
Гжималитов с Наленчами Богданец наш сожгли дотла - сгорели все постройки, все 
хаты, даже все изгороди, один этот домина остался. Толковал народ, будто оттого 
он не сгорел, что крыша вся мохом поросла; но я думаю, что была в этом милость 
и воля всевышнего, хотел он, чтобы мы воротились сюда и чтобы снова поднялся 
здесь наш род. Пока мы воевали, я часто горевал, что некуда нам воротиться; но 
не совсем я был прав, хозяйничать нам и впрямь было не на чем и есть было 
нечего, но было где голову приклонить.
     Вы молоды, с вами дело другое; но я так думаю, что коли дал нам приют этот 
старый дом, то и мне не пристало оставлять его в небрежении.
     И он остался. Однако он любил приходить в замок полюбоваться его 
великолепием и пышностью, посравнить его со старым гнездом и заодно поглядеть 
на Збышка, Ягенку и внучат. Все, что он видел, было по большей части делом его 
рук и все же наполняло его гордостью и удивлением. Иногда к нему приезжал 
старый Вильк "покалякать" у огня, а то Мацько навещал его с той же целью в 
Бжозовой; однажды старый рыцарь и выложил ему свои мысли о "новых порядках":
     - Мне, знаете, иногда даже чудно. Все знают, что Збышко бывал в 
королевском замке в Кракове, - ему ведь тогда чуть голову не срубили! - и в 
Мазовии, и в Мальборке, и у князя Януша, Ягенка тоже в достатке выросла, но 
замка своего у них все-таки не было... А теперь они так живут, будто иначе 
никогда и не живали... Похаживают себе да похаживают по покоям да все слугам 
приказывают, а устанут, так сядут, посидят. Прямо тебе каштелян с каштеляншей! 
Есть у них горница, где они обедают с солтысами <Солтыс - староста. В 
описываемые времена солтысы деревень и городов имели значительные права и 
доходы.>, приказчиками и челядью, так и лавки там для нее и для него повыше, 
прочие ниже сидят и ждут, покуда пан и пани себе на блюдо положат. Таков уж 
придворный обычай, а мне всякий раз приходится напоминать себе, что это не 
какие-нибудь важные паны, а мой племянник с женой, которые меня, старика, в 
руку чмокают, на первое место сажают и называют своим благодетелем.
     - За это господь бог и ниспослал им свое благословение, - заметил старый 
Вильк.
     Затем, грустно покачав головой, он прихлебнул меда, пошевелил железной 
кочергой головни в печке и сказал:
     - А вот мой парень погиб!
     - Воля божья.
     - Это верно! Старшие сыны - пятеро их у меня было - полегли задолго до 
него. Да вы сами знаете. Что и говорить, воля божья. Но этот был самый крепкий. 
Настоящий Вильк, и когда бы не погиб он, так, может, сегодня тоже жил бы в 
собственном замке.
     - Уж лучше бы Чтан погиб.
     - Что там Чтан! Он взваливает себе на спину мельничные жернова, а